|
В одном из зал Общества поощрения художеств устроена выставка этюдов Рериха, сделанных им во время летней поездки по некоторым северным губерниям, где наиболее сохранились памятники старины.
Вход на выставку бесплатный, устроена она по постановлению комитета Общества, ей не предшествовали никакие объявления, о ней мало писали. Специально на неё приходят, вероятно, очень немногие, большинство «заглядывает» с находящейся рядом акварельной выставки и, конечно, едва ли придаёт серьёзное значение «незаконченным этюдам» после перезаконченных, отполированных, цветистых «картин». А между тем, многие из этих этюдов стоят картин.
Цель художника была передать непосредственное, свежее, художественное и преимущественно живописное впечатление, какое дают наши памятники старины, и нельзя не сказать, что по замыслу она очень удачна и нова. Некоторые из этих памятников знамениты, с них давно сделаны архитектурные чертежи, рисунки, снимки в красках и фотографии; они изучены и входят в курс истории искусства и архитектуры. Желательно и ценно именно их художественное изображение, благодаря которому они являются у Рериха в каком-то новом свете. Вот, например, Ярославские церкви, очень известные по сухим акварелям Виллие, по очень хорошим этюдам Верещагина. Судя по этюдам Рериха, изображающим небольшую часть расписных сводов, стен с окнами церквей Ивана Предтечи, Богоявления, очаровательна именно общая гармония живописи, замечательно благородное, спокойное и красивое сочетание синих и жёлтых тонов, какая-то нарядная золотистость, именно в общем что-то очень художественное. Вообще, благодаря непосредственной художественности передачи, чувствуешь себя пред многими этюдами Рериха, как пред живыми памятниками старины. Та же загадочная красота, поэзия старины, которые охватывают нас, когда мы подходим к какой-нибудь ветхой церкви, к полуразрушенным стенам с изгрызенными зубцами, к древней постройке с маленькими, зияющими окнами, та же удивительная гармония с самыми разнообразными моментами в природе: и с ярким солнечным светом, и с серой мрачной непогодой, и с тихо гаснущим вечером, и с ранним рассветом. Замечательно это действие, которое производят только древние постройки, памятники. Они заставляют как-то особенно биться сердце, в голове смутно мелькают образы прошлого, является чувство какой-то широты, глубины, беспредельности, какой-то родственной духовной связи с далёким-далёким прошлым, таким дорогим и уже умершим навсегда. Новые постройки, казалось бы, точь-в-точь сделанные по образцу старых, никогда не внушают этих чувств; как будто часть существа душ наших предков осталась навсегда жить в древних изборождённых временем стенах и одухотворила их, как будто мрачные, светлые события истории навсегда отпечатлелись в них невидимо, но чувствуемо. И как разыграться в этой своеобразной красоте? Роспись, конечно, действует гармонией живописи, где, может быть, большую роль играет общий художник, вечно налагающий свои последние, крупные и гармонические штрихи - время. Но самые формы?
Вот, напр[имер], «Печоры Псковской губернии»: угол какого-то двора, толстая, невысокая белая стена с полукруглым зияющим входом, над которым громадная икона под двускатной выпуклой крышей, наверху небольшая главка; перпендикулярно к стене жёлтая невысокая звонница. Или там же: белые приземистые постройки без всяких архитектурных деталей с зияющими окнами и полукруглыми входами. Вот белый, крытый вход в какую-то церковь в Смоленске: низкие толстые четырёхугольные столбы, придавленные тяжёлой крышей, как бы ползущей сверху; какой сумрак под этой крышей в поднимающемся ступенями проходе между четырёхугольными столбами. Или очень красиво расписанный, тоже удивительно приземистый, тяжёлый и массивный вход в церковь Николы Мокрого в Ярославле. Или толстые, сохранившиеся башни Изборска, Ипатьевского монастыря, Смоленских стен. Формы везде самые простые, суровые, тяжёлые, грубоватые, но сколько в них своеобразного, внушающего и... несомненно, красивого, художественного. Они как бы красноречиво говорят, что в архитектуре, как и в искусстве вообще, красота прежде всего в простоте, безыскусственности и в гармонии с природой. В них, как и в природе, что-то могучее и целесообразное. Невольно, благодаря им, начинает казаться, что тогда, в далёкие времена, было гораздо больше гармонии между природой и жизнью. Так и рисуется жизнь, тяжёлая, суровая, простая, но в которой природа играла неизмеримо большую роль, чем в жизни современных больших городов, столь унылой, несмотря на её внешний комфорт. Может быть, тогда гораздо сильнее, хотя и безотчётно, чувствовали красоту природы и вплетали в жизнь её вечный праздник.
Ведь все старинные, так быстро исчезающие преданья, поверья, пословицы, языческие, освещённые потом христианством, праздники, где столько красоты и поэзии, обусловлены глубоколюбовным преклонением пред природой, поразительно пристальным изучением её моментов. Не сказывается ли это преклонение прежде всего и в художественном творчестве наших предков, и не потому ли оно так привлекательно? Не им ли в сильной степени обусловливается простота, непосредственность и гармоничность этого творчества - столь важные элементы? Наши предки в своём творчестве как бы и не мечтали конкурировать с красотой формы природы, им были чужды самодовольные ухищрения и измышления современного эклектического стиля, где внутренняя пустота, даже нелепость, прикрыта сложными и вычурными деталями. Оттого так привлекательна, так гармонирует с природой любая древняя церковка, в виде куба с луковичной главкой наверху, и оттого так нелеп Елисеевский дом даже на фоне петербургского неба. Многие наши старинные постройки - как бы сказки, уцелевшие в действительности, чтобы навсегда украшать её, навсегда радовать и возбуждать нас. Разве не дивные сказки Василий Блаженный и Московский Кремль? Разве не сказки, судя по этюдам Рериха, уцелевшие части Пскова, остатки замка в Вендене, развалины в Троках и особенно Ростов Великий, городок на озере с безыменными, пестреющими главками, колоколенками, старыми стенами, где и формы и цвета так сказочно просты и фантастичны? Также сказочно просты и красивы и отдельные детали архитектурные и живописные, где столько гармоничности, напр., Царские врата в ростовской церкви «Спас на сенях», двери, входы в теремки, окно во Пскове, детали ярославских церквей и пр. Как всё это далеко от современных кондитерских архитектурных изделий или от грубо-лубочных подражаний старине!
Живопись Рериха очень красива и правдива, несмотря, может быть, на некоторую резкость. Самая техника, широкая, обобщённая, сильная и смелая, так идёт к изображаемому. Видна действительно работа человека, захваченного всецело обаянием прошлого, старающегося под влиянием первого свежего впечатления передать именно суть этого обаяния, а не фотографическую, детальную подробность, и прекрасно чувствующего и понимающего эту суть. Потому многие из этих этюдов не «копии с натуры», как у нас принято считать этюды вообще, а скорее картины, - [по] сильно и ярко отразившемуся в них живому, свежему впечатлению художника.
Театр и искусство. 1904. 8 февраля. №6. Воскресенье. С. 133.
Н.К.Рерих в русской периодике. Вып. II, С–Пб., 2005. С.249–251. |
