|
I
Приятно делиться впечатлениями старины с лицами, сочувствующими этому делу, но обращаться и апеллировать к общественному мнению пока ещё у нас является занятием совершенно бесплодным.
Мы признали значительность и научность старины; мы поучили пропись стилей; мы даже постеснялись и перестали явно уничтожать памятники древности. Мы уже не назначим в продажу с торгов за 28000 рублей для слома чудный Ростовский Кремль с расписными храмами, с княжескими и митрополичьими палатами, как это было ещё на глазах живых людей, когда только случайность, неимение покупателя спасли от гибели гордость всей Руси [1].
И ничего больше нашему благополучному существованию не нужно; и никакого места, по-прежнему, в жизни нашей старина не занимает. По-прежнему далеки мы от сознания, что общегосударственное, всенародное дело должно держаться всею землёю, вне казённых сумм, помимо обязательных постановлений.
Правда, есть и у нас немногие исключительные люди, которые, под гнётом и насмешками «сплочённого большинства», всё же искренно любят старину и работают в её пользу, но таких людей мало, и все усилия их только кое-как удерживают равновесие, а о поступательном движении нельзя ещё и думать.
А между тем, в отношении древности мы переживаем сейчас очень важное время. У нас уже немного остаётся памятников доброй сохранности, не тронутых неумелым подновлением, да и те как-то дружно запросили поддержки. То оказывается неблагополучным Спас в Нередице, то даёт трещины Иван Предтеча ярославский, то бедствуют смоленские стены, - и не перечтёшь всех несчастий, да всё с такими первостатейными памятниками. Кстати заметить, о необходимости поддержания высокохудожественного Спаса в Нередице мой голос в печати был едва ли не первым в 1899 году. Теперь слышу, что мечтания оправдываются, - Спас будут реставрировать. Но с каких дел должно начаться это подновление? Прежде всего, Спаса обезглавят; вместо прежней главы на вековые плечи Спаса оденут чистенький медный котелок византийского фасона... Какой ужас! Конечно, эта реставрация могла бы быть целесообразною, и новая глава имела бы не только старые формы, но и старое впечатление, чтобы не нарушилось общее обаяние старины, которое несомненно веет теперь над этим уголком; но на это ли надеяться... этого ли ждать? И ужаснутся мужи новгородские, когда на любимом, свято чтимом Спасе засверкает новенький котелок.
Где бы ни подойти к делу старины, сейчас же попадёшь на сведения о трещинах, разрушающих роспись, о провале сводов, о ненадёжных фундаментах. Кроме того, ещё и теперь внимательное ухо может в изобилии услыхать рассказы о фресках под штукатуркой, о вывозе кирпичей с памятника на постройку, о разрушении городища для нужд железной дороги. О таких грубых проявлениях уже не стоит говорить; хочется смотреть на них, как на гнилой пережиток! Такое явное исказительство должно вымереть само, грубое насилие встретит и сильный отпор. После знаний уже пора нам полюбить старину, и гораздо нужнее теперь говорить о хорошем художественном отношении к памятникам.
Пусть стоят они не величавыми покойниками, точно иссохшие остатки, когда-то грозные, а теперь никому не страшные, не нужные, по углам соборных подземелий; пусть памятники не пугают нас, но живут и веют на нас чем-то далёким, может быть и лучшим.
Минувшим летом мне довелось увидать много нашей исконной старины и мало любви вокруг неё.
Последовательно прошла передо мною московщина-смоленщина, вечевые города, Литва, Курляндия и Ливония, и везде любовь к старине встречалась малыми, неожиданными островками, и много где памятники стоят мёртвыми.
Что же мы видим около старины?
Грозные башни и стены заросли, закрылись мирными берёзками и кустарником; величавые, полные романтического блеска соборы задавлены кольцом жидовских хибарок. Всё потеряло свою жизненность; заботливо обставленный дедовский кабинет обратился в пыльную кладовую хлама. И стоят памятники, окружённые врагами снаружи и внутри. Кому не даёт спать на диво обожжённый кирпич, из которого можно сложить громаду фабричных сараев; кому мешает стена проложить конку; кого беспокоят безобидные изразцы и до боли хочется сбить их и унести, чтобы они погибли в куче домашнего мусора.
Так редко можно увидать человека, который искал бы жизненное лицо памятника, приходил бы по душе побеседовать со стариною. Фарисейства, конечно, как везде, и тут не оберёшься. А сколько может порассказать старина родного самым ближайшим нашим исканиям и стремлениям.
Вспомним нашу старую (не реставрированную) церковную роспись. Мы подробно исследовали её композицию, её малейшие чёрточки и детали, и как ещё мало мы чувствуем общую красоту её, т.е. самое главное. Как скудно мы сознаём, что перед нами не странная работа грубых богомазов, а превосходнейшая стенопись.
Осмотритесь в храмах ростовских и ярославских, особенно у Ивана Предтечи в Толчкове. Какие чудеснейшие сочетания! Как смело сочетались лазоревые воздушнейшие тона с красивейшею охрою! Как легка изумрудно-серая зелень, и как у места к ней красноватые и коричневые одежды! По тепловатому светлому фону летят грозные архангелы с густыми жёлтыми сияниями, а их белые хитоны чуть холоднее фонов. Нигде не беспокоит глаз золото, венчики светятся одной охрою. Стены - это тончайший бархат, достойный одевать дом Божий. И ласкает и нежит вас внутренность храма, и лучше здесь молитва, нежели в золоте и серебре. Посмотрите теперь, как художники сумели использовать всю живописную плоскость. Чего только ни понаписали они, - понаписали непосредственно, с верою в своё дело.
Привести в гармонию такие большие площади, справиться с такими сложнейшими сочинениями, как, например, страшный суд у Спаса на Сенях в Ростове, могут только даровитейшие люди. Много надо иметь вкуса, чтобы связать картину таким прекрасным орнаментом. Всё это так значительно, стоит так высоко. Недаром же лучшие реставраторы в сильнейших своих местах могут лишь приблизиться к цельности старой работы, и то редко: всё больше остаются позади её.
Между прочим, в Ростове мне пришлось познакомиться с молодым художником-иконописцем г. Лопаковым и случилось пожалеть, что до сих пор этому талантливому человеку не приходится доказать своё чутьё и уменье на большой реставрационной работе. Способный иконописец - и сидит без дела, и около старых икон толпятся грубые ловкачи-подрядчики, даже по Стоглаву подлежавшие запрещению касаться святых ликов, - которых в старое время отсылали с Москвы подальше.
Проездом через Ярославль слышно было, что предстоит ремонт Ивана Предтечи: следует поправить трещины. Но страшно, если, заделывая их, кисть артельного мастера разгуляется и по лазоревым фонам и по бархатной мураве. Получится варварское дело, ибо писали эти фрески не простые артельные богомазы, а добрые художники своего времени [2].
Мало мы ещё ценим старинную живопись. Мне приходилось слышать от интеллигентных людей рассказы о странных формах старины, курьёзы композиции и одежды. Расскажут о немцах и других иноземных человеках, отправленных суровым художником в ад на Страшном суде, скажут о трактовке перспективы, о происхождении форм орнамента, о многом будут говорить, но - ничего о живописной красоте, - о том, чем живо всё остальное.
За последнее время к нам много проникает японского искусства - этого давнего достояния западных художников, и многим начинают нравиться гениальные творения японцев с их живейшим рисунком и движением, с их несравненными бархатными тонами.
Для дела всё равно, как именно, лишь бы идти достойным путём; может быть, через искусство Востока взглянем мы иначе на многое наше. Посмотрим не скучным взором археолога, а тёплым взглядом любви и восторга.
Почти для всего у нас фатальная дорога «через заграницу»; может быть, и здесь не миновать общей судьбы.
Когда смотришь на древнюю роспись, на старые изразцы или орнаменты, думаешь: «Какая красивая жизнь была; какие сильные люди жили ею; как жизненно и близко всем было искусство, не то, что теперь, - ненужная игрушка для огромного большинства». Насколько древний строитель не мог обойтись без художественных украшений, настолько теперь стали милы штукатурка и трафарет. И добро бы в частных домах, а то и в музеях, и во всех общественных учреждениях, где не пауки и сырость должны расцвеч[ив]ать плафоны и стены, но живопись лучших художников, вдохновляемых широким размахом задачи. Насколько ремесленник древности чувствовал инстинктивную потребность оригинально украсить всякую вещь, выходившую из его рук, настолько теперь процветают нелепый штамп и опошленная форма. Всё вперёд идёт.
Продолжение следует.
Помещены ч/б фото: с. 299 - Терема в Ростове Великом; с. 300 - Ростов Великий. Терема Кремлёвские; Дверь в старой церкви на Игине под Ростовом; с. 301 - Церковь на Игине под Ростовом; Церковь Николы Мокрого в Ярославле. Внутренность испорчена безобразным подновлением.
1. Имена Вахрамеева, Титова и Шлякова, проявивших в деле восстановления Кремля благородную инициативу, должны быть почтенны для всякого русского.
2. Недавно я узнал, что это дело в руках Археологической комиссии, и живопись храма останется неприкосновенна. Слава Богу!
Зодчий. 1904. 27 июня. №26. С. 299-301
Цитируется по: НКР в рус. пер. Вып. 2. С. 302-306. |
