|
IV
Несколько лет назад, описывая великий путь из варяг в греки, мне приходилось, между прочим, высказать надежду: «когда-то кто-нибудь поедет по Руси с целью охранения наших исторических пейзажей во имя красоты и национального чувства»!
С тех пор я видел много древних городищ и урочищ, и ещё сильнее хочется сказать что-либо в их защиту.
Какие это славные места!
Почему древние люди любили жить в таком приволье? Не только в стратегических и других соображениях тут дело, а широко жил и широко чувствовал древний. Если хотел он раскинуться свободно, то забирался на самый верх местности, чтобы в ушах гудел вольный ветер, чтобы не знал глаз предела в синеющих, заманчивых далях. И гордо, «как сыр», светились на все стороны белые вежи. Если же приходилось древнему скрываться от постороннего глаза, то не знал он границы трущобности места; запирался он бездонными болотами, такими ломняками и буераками, что у нас и духу не хватит подумать осесть в таком углу.
Не знал предела в своих движениях древний человек, и дурное выходило у него, правда, отвратительным, но в хороших проявлениях он оставлял за собою памятники, достойные удивления всех веков, перед чем блекнут самые большие размахи нашего времени, несмотря на все, готовые к услугам, арматуры. Подле существующих городов часто указывают древнее городище, и всегда оно кажется гораздо красивее расположенным, нежели позднейший город. Знал легендарный Трувор, где сесть под Изборском - у Словенского Ручья, и гораздо хуже решили задачу псковичи, перенёсшие городок на гору Жераву. Городище под Новгородом по месту гораздо красивее положения самого города. Рубленый город Ярославля, места Гродненского, Виленского, Венденского и других старых замков - лучшие места по всей окрестности.
Какова же судьба городищ? Цельные, высокие места мешают нам не меньше памятников. Если их не приходится обезобразить сараями, казармами и кладовыми, то непременно нужно хотя бы вывезти как песок. Ещё недавно видел я красивейший Городец на Саре [1] под Ростовом, весь искалеченный вывозкою песка и камня. Вместо чудного места, куда бывало съезжался весь Ростов, - ужас и разоренье, над которым искренно заплакал бы Джон Рёскин.
Если красота, если инстинкт не трогают жестокосердных, то хоть к к собственной выгоде не губили бы старины. Пользуйтесь доходом с неё; берите за неё плату. Пусть хоть продаётся зрелище красоты, но пусть оно всё-таки существует. И в этом сознании красоты мы почувствуем, что и в нашей серенькой жизни мы окружены не одними только гнетущими буднями, а много около нас крупного прекрасного, которому мы не сумели ещё отвести надлежащее место.
В древнем рижском соборе св. Петра, полном гробницами и гербами, послушайте орган в вечернее время, и покажется вам, как наполняется собор тяжёлыми шагами рыцарей, за ними станут искусные цехи, купцы и граждане. Заблестит металл, засверкает парча и нагрудные цепи. Старое художественное целое отбросит вас далеко от современности, и с высоты, на минуту, взгляните потом на муравейник наших хлопот.
Но нам ли искать красивое? - до того мы ленивы и нелюбопытны, что даже близкий нам красивый Псков и то мало знаем.
Никого не тянет посидеть на берегу Великой перед лицом седого Детинца; многим ли говорит что-нибудь название Мирожского монастыря, куда следует съездить хотя бы для одних изображений Спаса и Архангела в приделах. Старинные башни, рынок под Детинцем, паруса и цветные мачты торговых людей - как всё это красиво, как всё это близко от столицы. Как хороши старинные домики со стильными крылечками и оконцами, зачастую теперь служащие самым прозаическим назначениям, вроде склада мебели и кладовых. И как мало известно большинству, кислому будто бы от недостатка новых впечатлений. Если и Псков мало знаем, то как же немногие из нас бывали в чудеснейшем месте подле Пскова - Печорах? Прямо удивительно, по вековому покою, по интересным строениям мало что сравняется во всей Средней Руси. Стены, об[б]итые литовцами, сбегают в глубокие овраги и бодро шагают по кручам. Церкви XVII века, деревянные переходы на стене, звонницы - всё это, тесно сжатое, даёт необыкновенно цельное впечатление.
Можно долго прожить на этом месте, и всё будет хотеться ещё раз пройти по двору, уставленному странными пузатыми зданиями красного и белого цвета, ещё раз захочется пройти закоулком между ризницей и старой звонницей. Вереницей пройдут богомольцы; из которой-нибудь церкви будет слышаться пение, и со всех сторон будет чувствоваться вековая старина. Особую прелесть Печорам придают полуверцы - остатки колонизации древней Псковской земли. Каким-то чудом в целом ряде посёлков сохранились свои костюмы, свои обычаи, даже свой говор, очень близкий к лифляндскому наречию. В праздники женщины грудь увешивают набором старинных рублей, крестов и браслетов, а середину груди покрывает огромная выпуклая серебряная бляха-фибула.
Издали толпа - вся белая: и мужики и бабы в белых кафтанах; рукава и полы оторочены незатейливым рисунком чёрной тесьмы. Странно подумать, что так близко от нас, презирающих всякую самобытность, ещё уцелела какая-нибудь характерность, и несколько сот полутёмных людей дорожат своими особенностями от прочих. Часто говорится о старине и, в особенности, о старине народной, как о пережитке, естественно умирающем от ядовитых сторон неправильно понятой культуры. Но не насмерть ещё переехала старину железная дорога, не так ещё далеко ушли мы, и не нам судить: долго ли ещё может жить старина, песни, костюмы и пляски? Не об этом нам думать, а прежде всего надо создать здоровую почву для жизни старины, чтобы в шагах цивилизации не уподобляться некоторым недавним просветителям диких стран с их тысячелетнею культурой. А много ли делается у нас в пользу старины, кроме запрещений разрушать её?
Поговорите с духовенством; поговорите с чиновничеством и с полициею и увидите, какие люди стоят к старине ближайшими. Ведь стыд сказать: местная администрация, местные власти часто понятия не имеют об окружающей их старине. Не с гордостью укажут они вам на памятники, близ которых их бросила судьба, и которыми они могут наслаждаться, - нет, они, подобно захудалому мужичонке, будут стараться скорее отделаться от скучных расспросов о вещах, их пониманию не доступных: и карты, и сплетни куда важнее для них всей старины вместе взятой.
Откуда же тут возьмётся здоровая почва? Откуда сюда придёт самосознание? И мы готовы говорить хоть по-африкански, лишь бы не подумал кто, что своё нам дороже чужого. Старшее поколение, не имея в руках археологии русской, которая занимает своё место лишь за последнюю четверть века, мало знает старину; молодёжь почему-то считает старину принадлежностью стариков. И как выйти из этого заколдованного круга? Каким путём удастся нам полюбить старину и понять красоту её - просто неведомо.
Предвижу, что археологи скажут мне: дайте денег, укажите средства, ибо монументальные сооружения требуют и крупных затрат. Но не в деньгах дело; денег на Руси много; история реставрации Ростовского кремля и некоторых других памятников ясно свидетельствует, что если является интерес - находятся и средства, да и немалые. Деньги-то есть, но интереса мало, любви. И покуда археология будет сухо-научною, до тех пор без пророчества можно предсказать отчуждённость её от общества, от народа.
Картина может быть сделана по всем правилам и перспективы, и анатомии, и ботаники, и всё-таки она может вовсе не быть художественным произведением. Дело памятников старины может вестись очень научно, может быть переполнено специальнейшими терминами со ссылками на тысячетомную литературу и всё-таки в нём может не быть духа живого, и всё-таки оно будет мертво. Как в картине весь её смысл существования часто заключается в каком-то необъяснимом словами тоне, в каких-то не поддающихся формуле чёрточках, так и в художественном понимании дела старины есть много не укладывающегося в речи, есть многое, что можно только воспринять чутьём. И без этого чутья, без чувства красот исторического пейзажа, без понимания декоративности и конструктивности все эти разговоры будут нелепой тарабарщиной. Не о лёгком чём-то говорится здесь. Слов нет, трудно не утратить чувства при холодных основах знаний; много ли у нас профессоров-наставников, в которых горит огонь живого слова?.. Часто, раз только речь касается чувства, получается полная разноголосица, но наученным опытом нельзя бояться её, - всегда из массы найдутся немногие, которым чувство укажет правду и на этой правде закопошится общий интерес, а за ним найдутся и средства, и всё необходимое.
Бесспорно, за эту четверть века много уже сделано для дела старины, но оправдания для нас в этом нет, и ещё гораздо больше остаётся впереди работы самой тонкой, самой трудной. И не такое дело старина, чтобы сдать её в археологические и архивные комиссии, и справлять триумф её пышными обедами археологических съездов, да на этом и почить. Всё больше и больше около старины накопляется задач, решить которые могут не одни учёные, но только в единении с художниками, зодчими и писателями.
В жизни нашей многое сбилось, спутались многие основы. Наше искусство наполнилось самыми извращёнными понятиями, и старина, правильно понятая, может быть доброю почвой не только научной и художественной, но и оплотом жизни в её ближайших шагах.
Я могу ожидать вопроса: «Вы дали неутешительную картину дела старины русской, но что же вы укажете как ближайший шаг к нравственному исправлению этого сложного дела?»
Что же мне оставалось бы ответить на такой прямой вопрос? Ответ был бы очень старый: пора русскому образованному человеку узнать и полюбить Русь. Пора светским людям, скучающим без новых впечатлений, заинтересоваться высоким и значительным, которому они не сумели ещё отвести должное место, что заменит серые будни весёлою, красивою жизнью. Пора всем сочувствующим делу старины кричать о ней при всех случаях, во всей печати указывать на положение её. Пора печатно неумолимо казнить невежественность администрации и духовенства, стоящих к старине ближайшими. Пора зло высмеивать сухарей-археологов и бесчувственных педантов. Пора вербовать новые молодые силы в дружину ревнителей старины, - пока, наконец, этот порыв не перейдёт в единодушное, национальное движение, которым так сильна всегда наша могучая Русь.
Ч/б фото: с. 343 - Старая звонница в селе Сыдно под Изборском; с. 344 - Печоры. Ризница и вход в пещеры; Печоры. Старая звонницау испорченная пристройкой; с. 345 - Полуверки под Псковом; Евфросиниевский монастырь в Суздале; Большой фонарь Суздальского собора на 200 свечей. Высота 1 саж. 6 верш.; с. 346 - Двери в церкви Воскресения на Дебрях в Костроме.
1. Городец на Саре, быть может, представляет не что иное, как первоначальное место Ростова. Раскопка, которую удалось произвести на остатках городища, дала несколько характерных предметов X, XII вв., типа Гнёздовского клада.
Зодчий. 1904. 25 июля. №30. С. 343-346.
Цитируется по: НКР в рус. пер. Вып. 2. С. 317-322. |
