Н.К. Рерих. Пантелеймон-Целитель. 1916 г.
Н.К. Рерих. Пантелеймон-Целитель. 1931 г. |
Творчество Н.К. Рериха всегда удивительно и многогранно. Еще Сергей Маковский отметил, что “трудно назвать художника, который бы чаще “менялся”, чем Рерих. Он один из немногих, не останавливающихся на творческом пути”. И если в начале века на полотнах Н.К. Рериха мчатся куда-то витязи, спешат гонцы с тревожными вестями, кипят сражения на суше и на море, а на столбах огненных встает Ангел Завета в багровых отсветах разрушенных городов, то в 1914-1916 годах, в самый разгар первой мировой войны, из-под кисти мастера возникают удивительные картины, исполненные такого спокойствия и такой внутренней тишины, которых, пожалуй, не знало все предыдущее творчество Николая Константиновича. На этих полотнах святые и подвижники, близкие сознанию русского народа, занимаются простым мирным трудом. Илья-пророк – рожь зажинает, Святой Егорий – коней пасет, Прокопий Праведный – молится за неведомых мореходов, Св. Никола – присматривает за стадами или странствует по русской земле…
Что же хотел сказать художник своими картинами? Было ли это своеобразное “о тишине и мире моление”? Предстояние перед Высшими Силами за спасение земли русской. Или так преломилась в сознании Николая Константиновича бессмысленность этой мировой бойни и стремление напомнить людям о других, вечных ценностях?
Сам выбор этих подвижников древности, к образам которых Н.К. Рерих будет не однажды возвращаться на своем творческом пути, представляет интерес тем, что каждый из них, в народном сознании, выявляется в двойном аспекте, неся людям с одной стороны беспримерное милосердие и вселенскую любовь, а с другой – заряд “воинственности” или, как метко определил Н.К. Рерих это качество, “активного противления злу”. Это были “грозные” святые. И подобно тому, как святой Егорий в любой миг мог превратиться в Георгия Победоносца, точно также Прокопий Праведный всегда готов вступить в бой со стихиями, защищая родной город, Св. Николай – поднять меч и встать на несменный дозор (как на картине Рериха “Никола Можайский”), Илья-пророк – отложить серп и вскочить на мчащуюся быстрее ветра огненную колесницу, поспешая на помощь миру, а Св. Пантелеймон-целитель…
К Св. Пантелеймону и его жизни нам надо присмотреться повнимательнее.
Согласно церковному преданию, Св. Пантелеймон родился в конце III века н. э. в великолепном тогда городе Никомидии на берегу Мраморного моря и был назван родителями Пантолеоном, что означало: подобен льву. Лишь впоследствии, приняв веру Христа, он получил второе имя – Пантелеймон, всемилостивый.
Отец определил Пантолеона в медицинскую школу одного из самых знаменитых врачей Никомидии Ефросину. Вскоре юноша овладел всеми тайнами этого искусства, однако, повстречав старца по имени Ермолай, понял, как ничтожны все его познания без веры в Христа, и всей душой устремился в новую для него область.
Однажды, по дороге домой, он увидел мертвого ребенка, укушенного огромною ехидною, сама же ехидна лежала рядом. Пантолеон решился: “Теперь пришло время испытать мне, истинно ли все, что говорил старец Ермолай”. Вознес он горячую мольбу о том, чтобы ребенок ожил, а ехидна издохла и тотчас вернулась жизнь к мальчику, а ехидну разорвало пополам. После этого Пантолеон крестился и начал исцелять именем Христа самых безнадежных больных. После смерти отца, получив обширное имение, отпустил всех рабов на свободу, а имущество раздал нуждающимся. Он спускался в темницы и городские трущобы, всюду неся исцеление и великое милосердие. Обратился к нему весь город, оставив других врачей, и зависть последних толкнула их сделать донос царю Максимиану. Этот царь был известен своими гонениями на христиан и, услышав отказ Пантолеона отречься от своей веры, приказал подвесить обнаженного подвижника на “мучилищном древе” – строгать его тело железными когтями, прижигать пламенем. Но обратил святой ум свой к богу, и онемели руки мучителей, выпали из них орудия пыток, погасло пламя. Видя это, царь начал допытываться у Пантолеона: в чем же сила его волшебства?
- Волшебство мое – Христос, - ответил подвижник.
- Что же ты сделаешь, если я назначу еще сильнейшие муки? – не унимался царь.
- В больших муках – большую силу явит Христос, - прозвучало в ответ.
Тогда царь повелел растопить олово в большом котле и бросить туда мученика. Когда же святого подвели к котлу, пламя погасло, и кипящий металл мгновенно затвердел. Царь растерялся, уже не зная, какой казни предать этого волшебника. Предстоявшие посоветовали утопить Пантолеона: “Не сможет же он все море околдовать!” Однако, тяжелый камень, привязанный к шее святого упорно не хотел тонуть и Пантолеон вышел, “аки посуху”, на берег и вновь дерзко предстал перед царем.
Царь испробовал все: лесть, обман, ласковые уговоры – не помогло. Подвижник легко разгадывал каждую уловку. Его бросали к диким зверям, но хищники радостно бежали к святому, стремясь получить свою долю ласки и любви. Пробовали Пантолеона колесовать, однако мучилищное колесо, под действием невидимой силы, разлетелось на части. Осколки его ранили многих истязателей, стоявших поблизости, а подвижник сошел цел и невредим.
Эти чудеса происходили при большом стечении народа, многие стали принимать веру Христа. Видя это, Максимиан решил довести дело до конца и приказал казнить Пантолеона. Воины вывели мученика за город и, выбрав место у одинокой маслины, приготовились привести приговор в исполнение. Пантолеон, прозревая духом, что пришло время окончить земной путь, встал на молитву. Один из воинов, решив, что момент очень удобный, подошел к нему и ударил мечом, отрубая голову. Но еще не закончил своей молитвы святой, и железо перегнулось как воск, не причинив никакого вреда. Тут раздался глас с неба, возвещающий, что отныне его будут звать Пантелеймоном.
Великий страх напал на воинов, и они уже хотели бежать, но святой, закончив молитву, приказал им завершить начатое. Из отсеченной головы вместо крови потекло молоко, а маслина с той минуты покрылась плодами от корня до вершины. Народ, видя это, еще более укрепился в христианской вере, а разгневанный царь, мечтая изничтожить самую память о Пантелеймоне, приказал сжечь его тело, а заодно срубить и сжечь ту самую маслину.
Когда огонь погас, среди пепла лежало тело святого, не тронутое пламенем. Тогда его друзьям и последователям позволили взять его и похоронить по христианскому обряду…
Согласно преданию, казнили Св. Пантелеймона в молодом возрасте и потому на православных иконах он изображается, как правило, красивым безбородым юношей. Но на картине Н.К. Рериха мы словно бы попадаем в совершенно иной мир, где живут какие-то другие образы.
Древний, суровый старец ступает по полю с характерными русскими березками, собирая в заплечный мешок самые лучшие дары природы. Среди темной, иногда даже в черноту, зелени, словно огоньки, мерцают цветики. Вся фигура Пантелеймона-целителя словно бы дышит внутренним покоем и равновесием, но эта сгущенная темень на земле и строй облаков в небе, навевают неясное тревожное чувство. Где-то что-то неладно. И хотя есть на картине участки, освещенные солнцем, характерно, что сам Пантелеймон идет именно по “темной полосе”.
А способность противления злу, так ясно проявившаяся в житии, находит ли она свое отражение на картине? На первый взгляд – нет. Но только на первый.
Образ Св. Пантелеймона в виде старца не был выдуман Рерихом – почитание мученика, попав в средние века на Русь, испытало влияние народного творчества. Его имя стало обрастать легендами, в которых мудрость и прозорливость святого облекались в более приемлемый для простых крестьян образ удивительного старца, целителя телесных и душевных ран. Во многом именно эти легенды вдохновили А.К. Толстого, чью поэзию так любил Николай Константинович, на создание стихотворения “Пантелей-целитель”.
“Пантелей-государь ходит по полю,
И цветов и травы ему по пояс,
И все травы пред ним расступаются,
И цветы ему все поклоняются.
И он знает их силы сокрытые,
Все благие и все ядовитые,
И всем добрым он травам, невредныим
Отвечает поклоном приветныим…”
Однако любовь и милосердие, чтобы дела их не обратились во зло, должны уравновешиваться справедливостью, которая невозможна в наше время без определенной строгости и даже суровости. Вот и Пантелей-целитель менее всего похож на добряка-простофилю.
“А которы растут виноватые,
тем он палкою грозит суковатою”.
Также и на картине Н.К. Рериха выражение лица и взгляд Св. Пантелеймона говорят не об умилении красотой природы, а о необычайной зоркости и серьезности подвижника. Рука же его, словно многозначительное напоминание, опирается на суковатый посошок…
1916 год выпал на довольно трудный период как в жизни самого Николая Константиновича, так и для всей России. В начале 1915 года художник заболел воспалением легких. Состояние здоровья оказалось столь тяжелым, что в мае в газете “Биржевые ведомости” появился бюллетень о ходе болезни. Когда кризис миновал, врачи рекомендовали поездку в Крым, но Рериха потянуло в дорогие ему новгородские края. Однако здоровье восстанавливалось медленно и лечащие врачи пришли к заключению, что художнику противопоказано жить в большом городе. В декабре 1916 года вместе с семьей он переезжает на постоянное жительство в Сортавалу. Между тем приступы болезни порой так обострялись, что Николай Константинович в мае 1917 года даже составил завещание. Поэтому, вполне возможно, что работа над картиной “Пантелеймон-целитель” стала своеобразной молитвой об исцелении:
“Государь Пантелей!
Ты и нас пожалей,
Свой чудесный елей
В наши раны излей…”
Однако литературное творчество Н.К. Рериха этих лет ясно говорит о том, что совсем иная боль терзала его сердце. Повсеместное падение нравственности и духовных устоев общества зашло слишком далеко.
“Скоро человечество содрогнется, наконец поняв, насколько оно огрубело за последние годы. С ужасом вспомнит, как спокойно человечество начало мыслить и говорить об убийстве, насилии и грабеже”.
“Сознаемся, что человечество сильно одичало. Нужды нет, что оно еще носит европейский костюм и по привычке произносит особенные слова. Но под костюмом – дикое побуждение. А смысл произносимых слов, часто великих, трогательных, объединяющих – уже затемнен. Пропадает руководящее знание. Люди привыкают жить в темноте”.
“Жизнь наполнилась скотскими велениями брюха. Мы приблизились к черте страшного заколдованного круга. Заклясть его темных хранителей, вырваться из него можно только талисманом истинного знания и красоты”.
“Вы говорите:
“Трудно нам. Где же думать о знании и о красоте, когда жить нечем”. /…/ Ваша правда, но и ваша ложь. Ведь знание и искусство вовсе не роскошь. Знание и искусство – не безделье. Пора уже запомнить! Это молитва и подвиг духа.
Неужели, по-вашему, люди молятся лишь на переполненный желудок или с перепою? Или от беззаботного безделья?
Нет. Молятся в минуты наиболее трудные. Так и эта молитва духа наиболее нужна, когда все существо потрясено и нуждается в твердой опоре. Ищет мудрое решение”.
“Благословенные ведут нас этими путями”.
Одним из таких Благословенных глядит на нас с картины Рериха Пантелеймон-целитель.
“По листочку с благих собирает он,
И мешок ими свой наполняет он,
И на хворую братию бедную
Из них зелие варит целебное”.
“В наши многие раны сердечные;
Есть меж нами душою увечные,
Есть и разумом тяжко болящие,
Есть глухие, немые, незрящие,
Опоенные злыми отравами, -
Помоги им своими ты травами!”
Быть может, поэтому все чаще в своем творчестве художник обращается к образам святых. Пройдут годы, и это шествие Благословенных на картинах Николая Константиновича примет грандиозные размеры. С его полотен заговорят герои и подвижники разных народов, разных вер, но единого духа, во спасение и восхождение всех! А призыв Рериха к знанию и красоте станет еще мощнее, еще убедительнее.
Однако Николай Константинович встречал на своем пути разных людей и хорошо понимал, что не каждое сердце затрепещет на зов Прекрасного.
“А еще, государь, -
Чего не было в старь –
И такие меж нас попадаются,
Что лечением всяким гнушаются.
Они звона не терпят гуслярного,
Подавай им товара базарного!
Все, чего им не взвесить, не смеряти,
Все, кричат они, надо похерети;
Только то, говорят, и действительно,
Что для нашего тела чувствительно;
И приемы у них дубоватые,
И ученье-то их грязноватое,
И на этих людей,
Государь Пантелей,
Палки ты не жалей,
Суковатыя!”
Позже, когда Николай Константинович встретит великих мудрецов Индии, он найдет у них подтверждение этим мыслям. Они расскажут, что существует такая степень отемнения сознания, что даже сама Божественная Любовь не смягчит эти каменные сердца. Лишь неожиданный катаклизм космического размаха еще может пробудить в них искру духа…
Еще в 1903 году, в одном из вариантов статьи “По старине”, Н.К. Рерих, возмущенный уничтожением очередного культурного очага, процитирует последние строчки стихотворения “Пантелей-целитель”, рекомендуя виновникам этого варварства столь нетрадиционную и радикальную “медицину”.
Таким образом, мы видим, что образ Св. Пантелеймона складывался у художника, скорее всего, в течение ряда лет. Поездки по древнерусским городам, сбор старинных легенд и преданий, знакомство с поэзией А.К. Толстого, воплотились в 1916 году в создании прекрасной картины.
Через 10 лет, работая на Алтае во время Центрально-Азиатской экспедиции, Рерих встретит зримое отражение этого образа. Им станет известный знаток целебных трав и проводник экспедиции Вахрамей Семенович Атаманов.
Будучи простым крестьянином, Вахрамей Атаманов до преклонного возраста сохранил живой интерес и стремление познавать окружающий его мир. Выписывая столичные журналы, он самостоятельно приобрел знание медицины и оказывал помощь многим сельчанам. При отсутствии в селе больницы, он одну из комнат своего обширного дома превратил в своеобразную лечебницу, проводя там даже хирургические операции. Обладая исключительными познаниями природных богатств Алтая, Вахрамей Атаманов стал проводником многих исследователей этой области того времени.
Когда Центрально-Азиатская экспедиция прибыла в село Верхний Уймон, Рерихи разместились в доме Атаманова. Николай Константинович и Вахрамей Семенович сразу же как бы нашли друг друга. Даже внешне они были похожи. Почти ежедневно ими совершались совместные поездки в горы на этюды. Попутно собирались целебные травы, маралий корень. В книге Н.К. Рериха “Алтай-Гималаи” есть строки:
“Маральи рога и мускус кабарги до сих пор являются ценным товаром. Нужно исследовать целебные свойства толченого рога марала. Весенняя кровь, налившая эти мохнатые рога, конечно, напитана сильными отложениями”.
Вахрамей Семенович много рассказывал Рериху о природе Алтая, о существующих легендах и преданиях. Когда художник творил свои полотна, чтобы не нарушать напряженного ритма его работы, входить в комнату никто не имел права. Кроме Вахрамея Атаманова. Николая Константиновича удивлял тот сплав в сознании этого человека, в который претворились древние легенды о чуди, ушедшей под землю или о Беловодье – стране великих мудрецов и вечного счастья, - и современной жизни. Также сходны у них были взгляды на будущее России.
“После индустрийных толков Вахрамей начинает мурлыкать напевно какой-то сказ. Разбираю: “А прими ты меня, пустыня тишайшая. А и как же принять тебя? Нет у меня, пустыни, палат и дворцов…”
Знакомо. Сказ про Иосафа. “Знаешь ли, Вахрамей, о ком поешь? Ведь поешь про Будду. Ведь Бодхисатва-Бодхисатв переделано в Иосаф”.
Так влился Будда в кержацкое сознание, а пашня довела до машины, а кооперация до Беловодья.
Но Вахрамей не по одной кооперации, не по стихирам только. Он, по завету мудрых, ничему не удивляется; он знает и руды, знает и маралов знает и пчелок, а главное и заветное – знает он травки и цветики. Это уже неоспоримо. И не только он знает, как и где растут цветики и где затаились коренья, но он любит их и любуется ими. И до самой бороды, набрав целый ворох многоцветных трав, он просветляется ликом и гладит их, и ласково приговаривает о их полезности. Это уже Пантелей Целитель, не темное ведовство, но опытное знание. Здравствуй, Вахрамей Семеныч! Для тебя на Гималаях Жар-цвет вырос”.
Когда Центрально-Азиатская экспедиция покидала Алтай, Николай Константинович приглашал Атаманова принять участие в дальнейшей ее работе в Тибете и Гималаях, изучать лекарственные травы других стран. Вахрамей Семенович отказался. Старожилы потом скажут: “Зря отказался, не погиб бы”.
Объем собранного Центрально-Азиатской экспедицией материала и его уникальность были таковы, что для научной обработки этого наследия 24 июля 1928 года был создан Международный Институт Гималайских исследований, директором которого стал старший сын Николая Константиновича, восходящее светило востоковедения – Ю.Н. Рерих. В задачи Института “Урусвати” входило комплексное изучение грандиозной горной страны, раскинувшейся от Алтая до Гималаев. Одним из первых зарубежных корреспондентов принял участие в работе Института Вахрамей Семенович Атаманов, который переписывался с Николаем Константиновичем и отсылал в Индию образцы лекарственных трав. Однако, для эффективной работы Института “Урусвати”, требовалось наладить связь с ведущими научными центрами, поэтому Николай Константинович вместе с сыном Юрием Николаевичем, отправляются в длительную поездку по Европе и США. Связь с Атамановым прервалась.
Вернувшись в конце 1930 года в Индию, Н.К. Рерих с головой погрузился в научную деятельность, от которой так долго был оторван. Остались позади ложь и лицемерие английских чиновников.
“Опять гремят бубенцы мулов караванных. Опять крутые всходы горного перевала. /…/ Мы идем в Лахуль. Опять продолжение экспедиции”.
Странствуя по Азии, Николай Константинович, видел, как стремительно наступающая цивилизация губит остатки самобытной национальной культуры. На его глазах угасала тибетская медицина. Утрачивались рецепты уникальных лекарств. Тибетские ламы-лекари, считавшие свое знание сокровенным, не желали делиться им с европейцами и все чаще уходили в мир иной, так никому его и не передав. В этих условиях совместная работа с тибетскими ламами и медицинский аспект деятельности, как Института в целом, так и экспедиции в Лахуль, были далеко не на последнем месте. Необходимо было не только получить доступ к старинным трактатам, свято хранившимся в буддийских монастырях, не только убедить лам-лекарей поделиться своими знаниями, но и суметь передать их западными терминами, чтобы сделать всеобщим достоянием. И здесь неоценимую роль сыграл Юрий Николаевич Рерих, как директор Института “Урусвати” и блестящий ученый-востоковед. Позже к этой работе в области ботаники и биохимии подключится и младший сын Николая Константиновича – Святослав. Напряженная деятельность Института и поистине героические усилия Юрия Николаевича, сумевшего покорить сердца суровых тибетских лам, вновь вызвали у Н.К. Рериха образ Пантелеймона-целителя. Во время экспедиции в Лахуль, он пишет еще один вариант этой картины.
“Местный знаменитый лама-лекарь уже ходит для нас с мальчиком кули и, подобно Пантелеймону Целителю, наполняет длинную заплечную корзину травами и корнями. Хорошо, что Юрий так хорошо знает тибетский язык; хорошо, что с нами лама Мингиюр, столько знающий по тибетской литературе. За первые же дни к нам принесли несколько сочинений, еще никогда не переведенных”.
А в это время, в далекой Сибири, на лагерных нарах умирал Вахрамей Семенович Атаманов. Все село хлопотало о его освобождении, но документы пришли слишком поздно…
Николай Константинович не мог знать об этом. Связь с Верхним Уймоном оборвалась уже давно, но сердце, таинственными, незримыми нитями соединявшее Рериха и Вахрамея Семеновича, быть может, подало какой-то знак и из глубин сознания поднялся образ Св. Пантелеймона, лик которого (в отличии от варианта 1916 г.) осветил серебристо-голубоватый нимб мученика…
Вглядимся в эту картину еще раз, и мы словно бы перенесемся на альпийские луга Алтая или Гималаев, покрытые сплошным ковром необычайно красивых и ярких цветов. Эти удивительные краски и даль, разлитая окрест, рождают чувства тихой радости и внутренней свободы. А от головы святого протянулась легкая, едва заметная глазом, полоса света к призрачному образованию в виде птицы. Кажется, что она скоро обретет более плотную форму, взмахнет крыльями и… полетит. Куда? Быть может ответ даст картина “Приказ Учителя”?
Действительно, было бы неправильно рассматривать картину “Пантелеймон-целитель” только с точки зрения медицины.
“Благословенные ведут нас этими путями…”
А о Высшем люди во все времена старались говорить языком символов. Символика цветов очень разнообразна в творчестве Николая Константиновича: “Люди – цветы Божьи”, “цветы сада Мории”, “цветы – огни сердца”, - мелькает в его произведениях. Так по какому же полю ходит Пантелеймон-целитель и какие дары собирает? Словно бы ответом звучат слова гималайских Махатм, записанные Е.И. Рерих:
“Так же, как за вами, Мы следим за развитием, следим за детьми с колыбели и взвешивает их лучшие мысли по всему миру. Конечно, не часто дух доходит до развития и число отпавших велико, но как саду прекрасному Радуемся мысли чистой. /…/ Фиксируя эти мысли, Мы иногда даем укрепиться отличному цветку духа. Поэтому, наряду с великими космическими открытиями и мировыми событиями, Мы также бережно растим цветы духа”.
Однако Николай Константинович приоткрывает нам дверь еще к одному смыслу картины. Во время Маньчжурской экспедиции 1934-1935 гг., при сборе образцов засухоустойчивых трав, он вновь вспоминает о Св. Пантелеймоне, обронив при этом значительную фразу: “Каждая травинка степная полна старинных преданий”. Великие мудрецы Востока развивают эту мысли еще дальше:
“Из всех созидательных энергий самой высокой остается мысль. /…/ Кто-то думает, что точное знание будет венцом мысли, но вернее сказать, что увенчает мысль легенда. /…/ Не верно думать, что легенда принадлежит седой древности. Непредубежденный ум отличит легенду, творимую во все дни Вселенной. Каждое народное достижение, каждый вождь, каждое открытие, каждое бедствие, каждый подвиг облекаются в крылатую легенду. /…/ Правы искатели общего языка. Правы созидатели легенды мира. Трижды правы носители подвига”.
Перечень литературы
1. Держава Рериха. М., «Изобразительное искусство», 1994.
2. Жития святых. Июль. Оптина пустынь, 1992.
3. Рерих Н.К. Пути Благословения. М., «Сфера», 1999.
4. Рерих Н.Е. Алтай-Гималаи. Рига, «Виеда», 1992.
5. Рерих Н.К. Твердыня Пламенная. Рига, «Виеда», 1992.
6. Беликов П.Ф., Князева В.П. Рерих Сер.: ЖЗЛ, М.,«Молодая Гвардия», 1972.
7. Рерих Н.К. Листы Дневника. Т. 1. М., МЦР, 1995.
8. Цесюлевич Алтай.// Жизнь и творчество Н.К. Рериха. Сб. статей.
9. Озарение, ч. 2, IV, 2.
10. Агни – Йога, 19.
© Межрегиональное культурно-просветительское издание "Орион", № 24, январь-февраль 2003 г. |