|
Вы хотите знать, где это прекрасное сказочное царство?
Ни за что не догадаетесь!
Юг Италии, Неаполь, Венеция, Монте-Карло? - всё это волшебно красиво, но... не то!
Сказочное царство, о котором я буду говорить, и говорить с таким восторгом, - особое, древнерусское, былинное царство. Это смоленское имение княгини Марии Клавдиевны Тенишевой - Талашкино. Очутившись там, вы сразу переноситесь в глубь минувших веков на несколько столетий.
Княгиня - сама художница, и горячо, страстно любит родное искусство. В смысле возрождения прикладного русского стиля, она сделала очень много. Заслуги её в этом отношении - громадны...
На всём убранстве помещичьего дома, на всех постройках лежит отпечаток чего-то самобытного, древнерусского, полузабытого, даже совсем забытого и вдруг воскресшего на таких пленительных, чарующих глаз формах, линиях и красках.
Здесь, в Талашкине, царство того стиля, над воссозданием которого работали Виктор Васнецов, Поленова, Врубель, Якунчикова, Рерих, Суриков и мн. др.
Художественно-промышленные школы княгини Тенишевой славятся не только на всю Россию, но даже известны и за границей. Нужно ли говорить о громадном культурном значении этих школ. Та стильная мебель, те скатерти, салфетки и ткани, которые выходят из этих мастерских, развивают и обогащают невысокий эстетический вкус так называемого среднего интеллигента и зажиточного, воспитанного на аляповатой французской бронзе и неряшливой работы золочёных стульях, разжиревшего буржуа.
Ученики и мастера талашкинских школ - всё это дети крестьян соседних сёл и деревень. Интересный, осмысленный труд облагораживает их души, и в свои родные хаты несут они из Талашкина чистые, светлые порывы к чему-то прекрасному, поэтическому, как ранняя предрассветная грёза. Молодого парня, который с изумлением видит, как из его искусных рук выходит художественный шкапчик, стул, расписанный птицами-Сиринами, - уже не потянет в грязный и смрадный кабак с висящей в воздухе отвратительной бранью. Будет ли он счастливее - это другой вопрос, но он не будет таким, как другие.
Ранним утром княгиня Мария Клавдиевна уже обходит свои мастерские. Мимоходом оброненное меткое замечание, два-три слова по поводу того или другого - и чувствуется, что присутствие этой женщины, умной, одарённой редким вкусом, необходимо.
В рукодельной мастерской работают простые деревенские девушки. Верить не хочется - какого достигают они подчас мастерства в своих кружевах, скатертях, салфетках. И всюду, в каждом изгибе орнамента, - сказочный русский стиль. Да и сама по себе мастерская - настоящая сказка. Из грубых солдатских и мужицких сукон, из домотканых материй создаются чудеса изящества и благородства. Какие узоры, какие сочетания искусно подобранных тонов, то ярких, то бледных, но одинаково спокойных, ласкающих глаз!
Княгиня знакомила меня с убранством своего дома. Я удивлялся его роскошной простоте.
Улыбаясь, княгиня обратила моё внимание на дверь, задрапированную складками лёгкой, но плотной материи.
- Что Вы скажете?
- Один восторг.
- Да? А ведь это обыкновенное серое солдатское сукно, из которого делают шинели.
Оставалось только руками развести. Я невольно пожалел тех людей, у которых на дверях и окнах висят тяжёлые плюшевые и бархатные портьеры, точно созданные затем, чтобы впитывать в себя пыль.
Лозунг всего талашкинского дома, а следовательно, и лозунг его хозяйки - прочь банальщину! Действительно, нигде ничего обыденного, шаблонного, пошлого. Каждая самая ничтожная вещица, до пепельницы включительно, имеет своё собственное обличие, гармонирующее с общим целым.
В мебельной мастерской под наблюдением княгини и художников, по их рисункам делаются диваны, шкапы, стулья, солонки, зеркальные рамы, балалайки, свирели. Среди учеников нередко выделяют наиболее талантливых, и те работают уже по своим собственным рисункам. Интересны балалайки, расписанные птицами-Гамаюнами по оригиналам Врубеля, и многое из мебели, сделанное по рисункам Рериха, который с удивительной, трогательной наивностью проникся детски-пленительным стилем далёкой, легендарной эпохи славянства.
Красивая архитектурная игрушка, разумеется, в излюбленном стиле, - деревянный театрик, намечающийся красивыми линиями на зелёном фоне раскидистых деревьев. Внутри он ещё краше, и над отделкой его потрудились наши лучшие первоклассные художники. Он вмещает в себе около двухсот зрителей. Исполнители - ученики мастерских, зрители - соседние крестьяне.
В версте от усадьбы, среди застенчивой и мягкой белорусской природы стоит школа, напоминающая боярский терем. Рядом с ней - общежитие для нескольких десятков учеников.
Всё это на средства княгини, которой школа обходится в год тысяч пятнадцать. Целый штат преподавателей, множество учебных пособий. Две библиотеки, учительская и ученическая. В школе висит портрет княгини кисти Репина, особенными достоинствами, впрочем, не блещущий.
С чисто материнской заботливостью относится Мария Клавдиевна к своим питомцам, она вникает в их повседневную жизнь, посещает уроки, следит, чтобы детей хорошо кормили. Захворает кто-нибудь из пансионеров, хотя бы самым пустяшным образом, - сейчас же посылают за княгиней. Случались дни, она по пяти раз ездила в школу.
Общежитие изумляет своей комфортабельностью, в особенности для неприхотливых крестьянских детей. Железные кровати с тюфяками и чистыми простынями и подушками. У каждой кровати шкапчик-тумбочка. Совсем институтские дортуары. На кухне готовится сытный и вкусный обед. Смотрят здоровые мальчики весело, приветливо - душа радуется. Они тоже очутились в сказочном царстве.
Много подкупающего и красивого, как и во всём, что она делает, - в благотворительности Марии Клавдиевны. Ничего показного, бьющего на дешёвый, чисто внешний эффект. Всё глубоко, всё от сердца. А разве не красиво: великосветская женщина, выезды которой считались первыми в Булонском лесу и у которой в Париже садилось за стол до двухсот человек - всего самого знатного, блестящего и талантливого - она едет по первому зову в школу к мальчику, у которого разболелись зубы или пошла носом кровь? Едет украдкой, чтобы никто не знал.
Обширный и светлый, как фонарь, дом отведён вернувшимся с Дальнего Востока раненым. Две женщины-врача и целая армия сестёр милосердия ухаживают за ними. Тонкая гигиеническая кухня. Раненых развлекают чтением вслух, и по целым дням для их удовольствия играет граммофон с такой сверкающей и длинной трубой, которой бы позавидовало двенадцатидюймовое орудие. Выздоравливающие и уехавшие кто в полки, кто на родину, солдаты шлют княгине восторженные благодарственные письма. Этих писем целые кипы. Какие красноречивые документы - эти нетвёрдые, старательно выведенные каракули! Я уже говорил, что княгиня сама художница. Кто так тонко и чутко понимает чужое творчество, как Мария Клавдиевна, тот не может творить убого. Талант княгини - талант несомненный. Если бы она систематически работала над ним, могло бы получиться строгое и прекрасное дарование. Но жажда общественной организаторской деятельности мешала отдаться всецело личному творчеству.
Княгиня училась живописи сперва у Репина, а потом пользовалась советами многих парижских профессоров и главным образом Бонна, с которым покойный муж Марии Клавдиевны был очень дружен.
В уютной, с верхним светом, талашкинской мастерской висят на стенах некоторые этюды княгини. Весьма удачны и по мужской энергичной живописи, и по сходству, портреты Репина и Ционглинского. Никто не сказал бы, что их писала женская кисть. Не уступают портретам Марии Клавдиевны и работы её в области орнаментики. Мебель, утварь, полотенца и скатерти, сделанные по её рисункам, носят ту же печать оригинального изящества, как и всё Талашкино, которое смело, без всяких преувеличений, можно назвать сказочным царством.
Так и чудится, что на повороте, из-за густой зелёной купы деревьев подвигаются к вам васнецовские богатыри.
В Талашкине собрана великолепная коллекция первоклассных этюдов, картин, рисунков и акварелей. Там и Репин, и Мейсонье, и Милле, и Коро, и модный Серов. Им написан поколенный в натуру портрет княгини. Очень жаль, что портрет не попал на историческую выставку в Таврическом дворце! Репин представлен портретом графа Алексея Толстого, едва ли не единственным художественным портретом великого поэта. Бесподобен «Отдыхающий кирасир» Мейсонье, а рисунки Милле дают впечатление настоящих откровений.
Со странным чувством покидаешь Талашкино. Когда из длинной тенистой аллеи лошади сворачивают на шоссе и коляска, стуча по камням, увозит вас к Смоленску, - вам чудится, что ничего этого не было, а просто вы грезили каким-то нездешним сказочным царством.
Новый мир. 1905. 1 декабря. №23. С. 266-268.
Н.К.Рерих в русской периодике. Вып. II, С–Пб., 2005. С.460–463. |
