НИКОЛАЙ РЕРИХ И ИВАНОВСКИЙ КРАЙ
|
||||||
СЕЛО ШЕКШОВО |
||||||
|
||||||
Не обнаружив “старины” в Торках, Николай Константинович и его жена, Елена Ивановна, направились в Шекшово. “В Шокшове оказалось еще много старины”, - вспоминал художник. Однако процесс утраты национальной, самобытной культуры уже затронул даже российскую глубинку: “Но больно было видеть, - писал Николай Константинович, - тайное желание продать все это, и не в силу нужды, а потому что “эта старинная мода прошла уже”. Очень редко можно было найти семью, где был в употреблении весь старинный убор полностью”. “Как только ребятишки повестили о приезде “каких-то за стариной”, так со всех концов потянулись бабы с узелочками, предлагая купить фаты, повязки ленты”. Но Рериху гораздо важнее было другое – он хотел увидеть настоящие старинные костюмы не на музейных манекенах или в концертных залах, а в своей природной, естественной среде. Он хотел также понять, почему народ начал отказываться от исконных сокровищ в пользу “пиджака и гармошки”? Разговор с сельчанами показался Рериху настолько важным, что он поставит о нем в известность Русский музей, Общество архитекторов-художников, опубликует в своей статье “По старине”: “Покуда одна такая щеголиха надевала на себя старинную окруту, отец ее порассказал много интересного, что необходимо иметь в виду Русскому Собранию в его работах о национальном костюме”. “Я начал убеждать собравшихся сельчан в красоте нарядных костюмов, что носить их не только не зазорно, но лучшие люди заботятся о поддержании национального костюма. Старик терпеливо выслушал меня, почесал в затылке и сказал совершенно справедливое замечание: - Обветшала наша старина-то. Иной сарафан или повязка, хотя и старинные, да изорвались временем-то, молодухам в дырьях ходить и зазорно. И хотели бы поновить чем, а негде взять. Нынче так не делают, как в старину; может, конечно, оно и делают, да нам не достать, да и дорого, не под силу. У меня в дому еще есть старина, а и то прикупать уже из-за Нижнего, из-за Костромы приходится, и все-то дорожает. Так и проходит старинная мода. Старик сказал правду! Нечем поновлять нашу ветшающую старину. Оторвались мы от нее, ушли куда-то, и все наши поновления кажутся на старине гнусными заплатами. Видел я попытки поновления старинных костюмов – в высшей степени неудачные. Если положить рядом прекрасную старинную парчу с дешевой современной церковной парчою, если попробуете к чудной набойке с ее ласковыми синими и бурыми тонами приставить ситец или коленкор, да еще из тех, которые специально делаются “для народа”, - можно легко представить, какое безобразие получается. Современный городской эклектизм, конечно, прямо противоположен национализму; вместо нелепых попыток изобрести национальный костюм для горожан, не лучше ли создать почву, на которой могла бы жить наша вымирающая народная старина. Костюм не надо придумывать: века сложили прекрасные образцы его; надо придумать, чтобы народ в культурном развитии мог жить национальным течением мысли, чтобы он вокруг себя находил все необходимое для красивого образа жизни…” Через двадцать лет, словно бы подводя черту под своими поисками и размышлениями в области национального костюма, Николай Константинович скажет: “Перед нашими духовными глазами прошли блестящие шествия народов. И каждый из этих странников в течение многих веков вложил свою лепту в сокровищницу культуры. И прошли многие народы, и в труде и в борьбе положили свои приношения. Но еще не наполнена сокровищница мира! И среди бесчисленных жертв в сплетениях тканей, камней и металлов все еще смутно чудится истинный лик человечества. (,,,) Но одно понятие уже вошло в жизнь. Мы поняли, что все вещи, все детали жизни не создались случайно. Все они полны значения, накопленного веками. Если каждое слово, если каждая буква имени нашего имеет особое значение, если каждый миг жизни обусловлен следствиями и причинами, то, значит, с каким же вниманием мы должны присматриваться к каждому проявлению великого творчества. Одни уже сознают ясно, другие еще как во сне прозревают, что вокруг них идет сложная созидательная работа, и какие-то неведомые им условия создают законченные аспекты новой жизни!” “Но жизнь протекает; понемногу люди начинают понимать, что такое “реальность”, начинают сознавать, что жизнь наша полна блестящих возможностей, часто не открытых, еще чаще забытых. Часто уже сообщенных в символах, которые дикому взгляду современного “цивилизованного” человека кажутся детскими или дикарскими стилизациями. Но все-таки мы помним, что каждая черта старого орнамента полна векового значения. И все-таки мы сознаем, что каждая гамма красок создает какое-то могущественное настроение. Могущество цвета! Люди, имеющие перед собой все могущественные цвета Божественного неба и земли, - они пытаются ослепить себя, лишь бы не допустить давно сужденную им радость. (,,,) Робко пробивается в жизни то, что должно заявить о себе властно. То, что среди будущих духовных прозрений принесет новую радость затемненному человеку. Люди – цветы Божьи! Но не странно ли, что теперь поле этих цветов покрывает землю таким черным траурным покрывалом? Самая праздничная толпа наша заливает лицо земли черно-серой лавой. И, точно лава, толпа выедает на пути своем всякую радость. (,,,) А между тем даже во время итальянского Возрождения толпа могла мешаться с цветами полей, не доливая их чернилами. Как же помочь? Может быть просто перебить черное поле толпы яркими пятнами? Но ведь даже бык взбесится от неожиданного яркого цвета. И если продолжим сравнение толпы с полем цветов, то мы ясно вспомним, что даже самые яркие выражения природы никогда не оскорбляют глаза, ибо космическое творчество всегда гармонично. Выявление этого творчества может даже ослепить наш слабый глаз своею мощью, но оно никогда не даст соединения оскорбительного. Но как же перейти от ступени нашего современного слабого глаза к ощущению космической правды? Может быть, мы навсегда или надолго утеряли пути правды и света? Может быть, лишь при совершенно исключительных условиях жизни мы можем прозреть? Или надо сменить жизнь для того, чтобы очиститься? Так каждый из нас в тишине ночи мучительно спрашивает себя. Закрыты ли нам врата света и правды? Но какие же отношения имеет сказанное для вопроса о костюме? Конечно – огромное и ближайшее значение. Когда вы поймете значение и смысл цветной человеческой ауры, вы тем самым поймете значение цвета в нашей жизни – вы поймете, что такое гармония цветов. И не только поймете, но почувствуете, насколько просто и близко от ваших рук еще одно средство для лечения больной современности”.
“Человек носит вечное цветное одеяние духа. Человек помыслами сам окрашивает свою драгоценную одежду в избранные им самим цвета. Человек ищет соотношение себе в окружающей жизни. (,,,) Лучшие цвета вещей косвенно помогут вашей духовной одежде зажечься светлее. Все должно быть жизненно. Всюду должно быть сцепление обоюдной помощи. Человечество уже узнало светлую и темную магию знака – магию линии. Большинство старинных орнаментов носят в себе следы благих линий. И потому источник этих наслоений часто очень благостен. Теперь человечество овладеет мощью цвета. И потому вопрос костюма и обихода, помимо красоты внешней, заключает в себе великое значение внутреннее”. Знание русского национального костюма и умение гармонично сочетать его с окружающей обстановкой будет использовано художником в создании эскизов костюмов и декораций для театральных постановок “Снегурочки” Н.А. Римского-Корсакова, “Весны Священной” И.Ф. Стравинского, “Князя Игоря” А.П. Бородина и др. Приехав в Шекшово ради изучения старинных уборов, Н.К. Рерих обратил внимание на величественную Троицкую церковь, достойную встать рядом с лучшими постройками Суздаля или Ростова Великого. “В том же Шошкове меня поразила церковь чистотою своих форм: совершенный 17 век. Между тем узнаю, что только недавно справляли ее столетие. Удивляюсь и нахожу разгадку. Оказывается, церковь строили крестьяне всем миром и нарочно хотели строить под старину. Сохраняется и приятная окраска церкви, белая с охрой, как на храмах Романова-Борисоглебска”. Но с горечью отметил художник и растущие признаки падения духовности в народной среде: “Верные дети своего времени, крестьяне уже думают поновлять свою церковь, и внутренность ее уже переписывается невероятными картинами в духе Доре. И нет мощного голоса, чтобы сказать им, какую несообразность они творят.
При такой росписи странно было думать, что еще деды этих самых крестьян мыслили настолько иначе, что могли желать строить именно под старину”. В середине 30-х годов церковь была закрыта. Иконы пошли на изготовление кормушек для лошадей, а штукатурка (вместе с фресками!) – на подкормку для кур. Исчезли “невероятные картины в духе Дорэ”, а вместе с ними и первоначальные росписи. Здание церкви было приспособлено под производственные мастерские, позднее использовалось, как складское помещение – хранили мясо, зерно, минеральные удобрения. Сегодня церковь, усилиями сельчан, возвращается к жизни. Перекрыта кровля, отремонтирован и открыт зимний храм на первом этаже в честь свв. Иоакима и Анны. Летом 2002 года установлен центральный купол. Однако для полной реставрации необходимы средства, которых нет не только в сельском, но и в районном бюджете. |
||||||
|