|
Дорогие друзья! Прежде всего я хотел бы сказать, что все, что связано с Юрием Николаевичем, со Святославом Николаевичем, со всей великой семьей Рерихов, всем нам одинаково дорого.
Мне в жизни исключительно повезло. Закончив восточно-индийское отделение МГУ, я был принят на работу в Институт востоковедения. Это было в далеком 1956 году. До этого я изучал санскрит у профессора Паттерсона, ездил в Петербург и занимался текстами на брахми у замечательного отечественного индолога В.С.Воробьева-Десятовского, который, к сожалению, скончался, когда ему было всего 28 лет. В институте я был простым лаборантом, выполнявшим всякую техническую работу. Неплохо знал английский язык, что, может быть, было связано с тем, что случилось, а быть может, в этом следует видеть некий «перст судьбы»... А случилось вот что. В один прекрасный летний день 1957 года меня вызвал директор института академик Б.Г.Гафуров и сказал: «Гриша, Вам надо послезавтра поехать на Ленинградский вокзал и встретить Рерихов. Они приезжают в Россию». Как сейчас помню свое довольно странное состояние, потому что я не очень представлял себе, кто такие эти Рерихи. Прошу простить меня, мне было тогда 23 года, я был знаком с именем и картинами художника Николая Рериха, а о Юрии Николаевиче, к стыду своему, ничего не знал. Ведь работы его здесь были почти недоступны, к тому же занимался я в то время эпиграфикой, то есть надписями, а отнюдь не буддизмом и не тибетскими памятниками.
Приехав на вокзал, я был одним из первых, кто встретил Юрия Николаевича и двух его спутниц — Ираиду Михайловну и Людмилу Михайловну Богдановых, на Родине. Позже я помогал им в переселении из гостиницы «Ленинградская» на квартиру на Ленинском проспекте. Главным багажом были книги, тибетские рукописи, которые потом составили прекрасную коллекцию Мемориального кабинета Ю.Н.Рериха в Институте востоковедения.
Чуть позже случилось так, что мне вновь исключительно повезло: меня и Шагдарена Биру ныне академика, Юрий Николаевич взял к себе в аспирантуру. В течение почти трех лет вместе с Викторией Викторовной Вертоградовой (ныне доктор филологических наук) два раза в неделю мы ходили к Юрию Николаевичу на Ленинский проспект изучать ведийский санскрит. Вокруг висели картины отца, стоял большой письменный стол, за который он садился с одной стороны, а с другой сидели мы: совсем еще молодые, в то время стеснительные люди, и повторяли за Юрием Николаевичем основы ведийского санскрита, который очень отличается от классического санскрита и труден для перевода и понимания.
Не буду рассказывать, какое впечатление производил Юрий Николаевич как учитель — это некое таинство, которое не стоит разглашать, оно должно остаться при ученике.
Все вы, конечно, знаете, что Юрий Николаевич всегда хотел вернуться на Родину, за которую в годы Великой Отечественной войны готов был сражаться на фронте. Неоднократно он пытался вернуться в Россию, но удалось это только в 1957 году во времена «хрущевской оттепели». В Институте востоковедения, где он возглавил сектор, Юрий Николаевич, будучи уже далеко не молодым человеком, развернул просто титаническую работу по восстановлению тибетологических, монголоведческих, санскритских и уйгурских исследований в России. За неполных три года он успел сделать невероятно много, с полной самоотдачей относясь ко всему, за что брался, а ведь работать в условиях новой России ему было исключительно трудно. Он никак не мог понять того партийно-бюрократического типа отношений, который царил и в институте, и в других инстанциях. Юрий Николаевич был человеком дела в самом высоком смысле этого слова и не мог уразуметь, как можно, не предупредив, отменить заседание, на которое он приехал, или как можно забыть вызвать его на какое-то важное мероприятие. Психологически ему было очень трудно войти в эту новую для него Россию. Апофеозом чудовищного давления партийно-бюрократического пресса, во многом повлиявшим на безвременную кончину Юрия Николаевича, явилось так называемое дело о «Дхаммападде». Издание перевода «Дхаммападды», где он был главным редактором, обсуждалось не только в институте, но и в ЦК КПСС. Юрий Николаевич просто никак не мог взять в толк, почему ЦК партии занимается такими вещами, почему люди, не имеющие отношения к науке, могут обсуждать его взгляды на буддизм или на рождение Будды.
20 мая 1960 года Юрий Николаевич скоропостижно скончался. Узнав о случившемся и приехав на квартиру на Ленинском проспекте, я получил из рук сестер Богдановых один очень дорогой для меня документ. Это был отзыв на мою рецензию на русское издание «Артхашастры», написанный Юрием Николаевичем как членом редколлегии журнала «Советское востоковедение» и датированный 20 мая 1960 года. Копию этого отзыва я обязательно передам в ваш Музей. По-видимому, это было последнее, что Юрий Николаевич успел написать.
В 1979 году мне посчастливилось побывать в Кулу. Тогда в связи с семидесятипятилетием Святослава Николаевича его наградили орденом. Вручать награду и приветствовать от имени Академии наук поехала маленькая делегация во главе с академиком А.П.Окладниковым. Но почему я об этом сегодня вспоминаю? Потому что там вновь случилось нечто для меня исключительное. Две ночи мне пришлось провести в комнате, где в свое время жил Юрий Николаевич. Такого волнения, какое я испытал тогда, я более в жизни своей не припомню. Я спал на постели Юрия Николаевича, меня окружали его книги, статуэтки. Это очень сильно повлияло потом на мое отношение к вещам Юрия Николаевича — они приобрели статус священных. Когда мы уезжали, то Святослав Николаевич сказал нам: «Знаете, мы редко бываем в Кулу, здесь все приходит в упадок. Поэтому лучше будет, если вы заберете все эти книги с собой. Все — и Елены Ивановны, и Юрия Николаевича. Если хотите, возьмите какие-то картины, какие-то вещи — все это приходит в такое состояние...». Но, естественно, пиетет перед каждой вещью, книгой, строкой учителя был таков, что мы с Окладниковым даже брошюрки не взяли. Потом я сожалел, потому что эти книги могли составить часть библиотеки какого-нибудь института.
Юрий Николаевич прошел через всю мою жизнь, и я безмерно благодарен за это судьбе. Должен сказать, что я виноват перед Юрием Николаевичем в том, что не выучил тибетского языка, хотя начинал с ним заниматься. Академик Бира, другой его ученик, стал одним из лучших в мире знатоков тибетского языка. Но, возможно, моя вина перед Юрием Николаевичем частично снимается тем, что, начав в свое время по его настоянию заниматься буддийскими и санскритскими текстами из Центральной Азии из коллекции Ольденбурга, я издал два тома с этими текстами, сейчас третий выходит. Академик Бира писал рецензию на это издание.
И в заключение я хотел бы поделиться с вами своей болью. Хотя бы раз в году я стараюсь побывать в дорогой моему сердцу квартире Юрия Николаевича, которая содержит еще рукописи, книги, картины, дух Юрия Николаевича. Но атмосфера, которая там сейчас царит, производит очень тяжелое впечатление. И наш общий и мой личный долг перед Юрием Николаевичем в том, чтобы его квартира, где висят картины его отца и брата, где хранятся его книги, стала, наконец, достоянием России, открытым для всех мемориальным музеем-квартирой.
Спасибо за внимание.
100 лет со дня рождения Ю.Н.Рериха. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2002. Москва: Международный Центр Рерихов, 2003.
Сайт Международного Центра Рерихов
Адрес ресурса: http://lib.icr.su/node/2206 |
