В защиту Имени и Наследия Рерихов

Шапошникова Л.В.

генеральный директор Музея имени Н.К. Рериха, вице-президент Международного Центра Рерихов, заслуженный деятель искусств РФ

Российский след в деле Мэри Пунача

В жаркие июньские дни этого года из Индии пришла информация, которая непосредственно касалась Международного Центра Рерихов.

«Полиция Бангалора, — сообщал корреспондент ИТАР-ТАСС (20 июня 1997 г.), — предъявила обвинение в краже художественных и ювелирных ценностей на сумму в десятки миллионов рупий Мэри Пунача, бывшему личному секретарю известного русского художника Святослава Рериха и его супруги Девики Рани. В переданном в суд обвинительном заключении объемом в 200 страниц подчеркивается, что Пунача, ее муж Анил и еще один их сообщник несут прямую ответственность за разграбление собственности семьи Рерихов и подделку документов с целью приобретения имения “Татагуни”, в котором до своей смерти в 1993 году жил и творил Святослав Рерих».

Сообщение вернуло меня к событиям, произошедшим несколько лет тому назад. Все началось с того неожиданного телефонного звонка, который раздался в моей квартире в ночь с 25 на 26 января 1993 г. Я не сразу узнала плачущий женский голос в трубке. Потом поняла, что он принадлежал Мэри Джойс Пунача, секретарю С.Н.Рериха. Захлебываясь слезами, Мэри прокричала мне из далекого Бангалора, что Святослав Николаевич умирает и что мне необходимо немедленно прибыть к нему. Он так просит. Вечером следующего дня я уже летела самолетом Аэрофлота в Индию, обогнав его смерть на два дня. Я застала его уже в бессознательном состоянии, он умер в 16 час. 45 мин. 30 января 1993 г., так и не придя в сознание.

Девика Рани, ставшая теперь уже его вдовой, еще сидела в больничной палате, вжавшись в кресло, и было непонятно — осознает ли она случившееся или нет. Вокруг нее сновали какие-то люди, которых я никогда не видела у Рерихов, а всем распоряжался незнакомый мне человек по имени Нандакумар. Я подошла к Девике, она как-то судорожно схватила меня за руку и прошептала: «Зачем они все здесь?» Потом глаза ее вдруг расширились от ужаса, и она стала смотреть поверх моей головы, как будто там, за моей спиной, стоял призрак умершего.

Я оглянулась и увидела Мэри, направлявшуюся к нам вальяжной, уверенной походкой из противоположного угла больничной палаты.

Тогда же мне стало известно, что старая и больная Девика Рани находилась полностью во власти своего секретаря. Друзья Рерихов рассказали мне, что Мэри издевалась над ней и даже истязала ее, когда та проявляла непослушание. Она колола ноги своей хозяйки иголками. Расширенные от ужаса глаза Девики и чулки на ее ногах, которые она никогда не носила, свидетельствовали об этом. Тогда же в Бангалоре я узнала, что Мэри, пользуясь выданной ей Рерихами генеральной доверенностью, уволила всех преданных семье сиделок и разорвала договор с адвокатом, услугами которого много лет пользовался Святослав Николаевич.

В эти же печальные дни я вместе с Мэри посетила и имение «Татагуни», где находилась мастерская С.Н.Рериха. В этой мастерской я работала в 1990 г. целых три месяца с наследием Н.К. и Е.И.Рерихов, которое Святослав Николаевич передавал Международному Центру Рерихов (тогда еще Советский Фонд Рерихов). Последний же раз я была в мастерской в июне 1992 г. вместе с Н.С.Бондарчук, снимавшей фильм о художнике. Она отсняла на пленку около 200 картин С.Н.Рериха, которые находились в мастерской. Тогда ни она, ни я даже не подозревали, что этот киноматериал понадобится бангалорским следователям.

Теперь же у стены сиротливо стояли всего 5 картин.

— А где остальные? — спросила я Мэри, еще не придавая этому никакого значения.

— Какие? — сделала она удивленные глаза, — их никогда здесь и не было.

Так неожиданно для себя я оказалась свидетелем похищенных Мэри Пунача картин С.Н.Рериха. В те же дни мне стало известно, что пока Святослав Николаевич находился в больнице, Мэри вывезла из его имения 5 грузовиков с картинами и другим имуществом.

За два часа до моего отлета из Бангалора ко мне в отель пришел Дев Дас, муж родной сестры Мэри, и вручил мне исковой документ, датированный 31 января 1993 г. Он просил сохранить пока все в тайне, говорил шепотом и боязливо оглядывался, как будто кто-то за ним следил. Потом этот иск, написанный на имя комиссара полиции Бангалора, послужит отправным документом для возбуждения дела против Мэри Пунача.

«Последние 3,5 года, — писал истец, — из-за своего пожилого возраста и болезни они (С.Н.Рерих и Девика Рани. — Л.Ш.) не смогли вести дела должным образом в своем поместье “Татагуни”, поэтому они в июне 1989 г. Переехали в отель “Ашок”, где и жили с тех пор. Мадам Девика Рани неоднократно сообщала истцу о неблаговидном поведении ответчицы Мэри Пунача, о ее нечестных манипуляциях, попытках злоупотребить доверием д-ра С.Рериха ради своих личных выгод, о ее преступной деятельности <…> Мадам Девика Рани отправила личное письмо от 04.08.90 г. господину Реванасиддья (Индийская служба полиции), Генеральному директору (Департамент расследований). В нем она упомянула, что некоторые из людей, их обслуживающих, передают другим лицам ценности, нанося ущерб их собственности и движимому имуществу, и выразила подозрение в том, что некоторые из их вещей переданы в другие страны; в приложении к письму она называла имена подозреваемых, и в первую очередь имя ответчицы (Мэри Пунача. — Л.Ш.), которая имела свободный доступ в мастерскую и их дом в поместье».

Полиция, как утверждал Дев Дас, не придала письму серьезного значения. 27 января 1992 г. Девика Рани написала еще одно письмо, в котором упомянула о хранившемся в номере Рерихов в отеле коричневом чемодане с драгоценностями. Она подозревала, что Мэри ворует из этого чемодана.

В своем иске Дев Дас сообщал, что Мэри с марта 1992 г. практически держала Рерихов под арестом и никого к ним не допускала. Девике Рани удалось передать записку Дев Дасу через повара Лазаруса. Однако ситуация Рерихов после этого не стала лучше. Истец сообщал об украденных ценностях, деньгах, драгоценных камнях, принадлежавших Девике Рани.

«Истец подозревает, — писал Дев Дас, — что ответчица (Мэри Пунача. — Л.Ш.), видимо, взяла подписи д-ра Рериха и мадам Девики для некоторых бумаг (документов) с тем, чтобы злоупотребить ими для получения незаконных доходов от их огромной частной собственности, как движимой, так и недвижимой, включая всемирно известные картины, которые являются собственностью семьи Рерихов, особенно картины д-ра С.Рериха, которые пользуются огромным спросом и имеют большую ценность в других странах». Дев Дас высказал убеждение, что в связи с кончиной Святослава Николаевича Мэри развернет свои грабительские операции более широко и нагло. И он оказался прав.

Почти в то же время, когда Мэри Пунача грабила рериховское наследие в Индии, в России была предпринята попытка отнять у МЦР наследие старших Рерихов, переданное ему Святославом Николаевичем. Подготовка к этому велась долго и тщательно. Как положено у нас, она сопровождалась клеветой в адрес тех, против кого клевещущие направляли свои действия.

17 июня 1992 г., в день создания в Бангалоре Международного Мемориального Центра Рерихов, газета «Деккан геральд» опубликовала интервью с сотрудником Музея Востока О.В.Румянцевой. В нем она без колебаний заявила, что над имуществом С.Н.Рериха должна быть учреждена государственная опека, и в дополнение к этому сообщила, что Музей Н.К.Рериха в Москве не имеет перспективы, так как «Шапошникова забрала много архивных документов из музея и держит их в своей квартире». В связи с этим Святослав Николаевич направил письмо президенту МЦР Г.М.Печникову: «В отношении газетной публикации (Деккан Геральд, 17.06.92), которая прилагается, будьте любезны сообщить всем Рериховским обществам, что господин Сидоров (Председатель общества “Мир через культуру”. — Л.Ш.), госпожа Румянцева выступили с ложными и неверными заявлениями в отношении меня, моего наследия и мадам Людмилы Шапошниковой.

Мои благословения и сотрудничество всегда пребывают с нашим Центром в Москве и его работниками. Всего Вам светлого.

С любовью, искренне Ваш С.Рерих».

Смерть С.Н.Рериха развязала руки тем, кто действовал против МЦР и против воли самого С.Н.Рериха.

Международный Центр Рерихов начинался с письма Святослава Николаевича, в котором он предложил организовать в Москве общественный музей Н.К.Рериха. Именно этому музею он был готов передать бесценное наследие своих великих родителей — Н.К. и Е.И. Рерихов.

«Подчинение Центра-Музея Н.К.Рериха, — писал он, — Министерству культуры, а тем более Музею искусства народов Востока, повело бы к неоправданному, на мой взгляд, заведомому сужению задач и возможностей Центра. Центр должен, по-моему, обладать значительной независимостью, гибкостью, возможностью функционировать поверх ведомственных барьеров, используя новые, нетрадиционные подходы, напрямую выходя на международное сообщество <…> Суть концепции Центра-Музея в том, что наиболее оптимальное его функционирование может быть в статусе общественной организации» (Советская культура. 1989. 29 июля).

Правительство Советского Союза поддержало эту идею и 4 ноября 1989 г. закрепило ее своим постановлением. Но обязательств своих перед Рерихом не выполнило. Или не успело, или не захотело. И вот на фоне развала бывшей державы, растаскивания и разворовывания государственной собственности целая группа «государственников», ведомая Музеем Востока и поддержанная Министерством культуры, решила «огосударствить» общественный Музей Н.К.Рериха и его наследие. Первая ласточка, возвестившая начало процесса «огосударствления», прилетела из Кемерова. Это было письмо некоего Кувшинова, числившего себя председателем городского рериховского общества.

«В настоящее время, — сообщал он председателю Верховного Совета России Р.И.Хасбулатову (от 16.03.93 г.), — наследие (Рерихов. — Л.Ш.) оказалось в руках группы лиц, не имеющих на это юридического права. Наследие представляет не только Российскую, но и мировую ценность. В связи с этим мы обращаемся к Вам с предложением о немедленном создании Государственного Музея семьи Рерихов».

Председатель комиссии совета республики по культуре Верховного Совета РФ Федор Дмитриевич Поленов в связи с этим направил письмо вице-премьеру Шумейко В.Ф. и министру культуры Сидорову Е.Ю. (оба письма от 06.04.93). «Комиссия считает необходимым сообщить свое мнение о невозможности создания такого музея на базе переданного С.Н.Рерихом наследия семьи Рерихов Центру, при обязательном условии, что этот Центр должен иметь статус общественной организации». Потомственный русский интеллигент, он понимал, что значит нарушить волю покойного. Она была попрана в Индии преступницей Мэри Пунача, теперь нарушалась в России «государственными людьми».

24 апреля 1993 г. В.А.Набатчиков, директор Музея Востока, отправил письмо на имя вице-премьера О.И.Лобова. Изложив в письме все домыслы и ложь в отношении МЦР, он сформулировал свою просьбу таким образом: «Изложенное позволяет просить Вас, Олег Иванович, помочь в передаче наследия Рерихов и “Усадьбы Лопухиных” Государственному музею Востока в бессрочное и безвозмездное пользование, что явится поистине бесценным подарком Правительства России к 75-летию музея, которое отмечается в этом году».

К письму были приложены 29 листов «документов», или 29 листов клеветы, которые Набатчиков не поленился лично передать в комиссию по культуре Верховного Совета. Секретарь Комиссии, милая и интеллигентная женщина, брезгливо, как держат за хвост дохлую крысу или мышь, отдала этот пакет мне, «для информации».

На индийской же стороне в это время не дремала Мэри Пунача. Она продолжала грабеж, издевалась над Девикой Рани и довела 94-летнюю вдову С.Н.Рериха до состояния невменяемости, а потом и недееспособности, которая проявилась в июне 1993 г.

Первый шаг к сближению с «индийским другом» сделала российская сторона. Это было сообщение Рыбакова Р.Б., направленное им в Бангалор. Пунача ответила на него письмом от 12.05.93, в котором просила узнать, как работает «Фонд Рериха». Если же его директор не отчитается перед ней, то «мадам (Девика Рани. — Л.Ш.) намерена забрать все вещи и открыть большой центр в Индии, так как она потеряла все надежды на Людмилу из-за ее очень скверного поведения, когда Святослав был на смертном одре. Я ожидала, что она скажет несколько слов по-русски, но она не отреагировала, и она фактически хотела видеть мастерскую и упаковать там все вещи». Мэри Пунача понадобилась эта ложь прежде всего для того, чтобы «вывести из игры» того, кто знал о похищенных ею картинах. Рыбакову же Мэрина ложь была необходима для того, чтобы сыграть свою роль в акции «Государственный музей Н.К.Рериха». Не думаю, что ему было неизвестно о мэриных махинациях с земельными участками рериховской плантации. Об этом писала даже наша пресса.

19.06.93 г. «Независимая газета» сообщила о пресс-конференции, проведенной в Музее Востока. На ней вкупе с остальными домыслами я была обвинена в настойчивом желании «сосредоточить в одних руках все источники и интерпретацию знаний о земном и духовном пути ее членов (семьи Рерихов. — Л.Ш.)». Тогда же руководство Музея Востока объявило официально о намерении создать Государственный музей Н.К.Рериха.

В тот же день по каналу «Радио России» выступили три человека: Н.М.Сазанова — преподаватель Института стран Азии и Африки, О.В.Румянцева и заместитель директора Института Востоковедения Р.Б.Рыбаков. Скажем прямо, что первая имела весьма отдаленное отношение к рериховскому наследию и крайне смутное представление о его содержании. Но тем не менее…

«Почему мы хотели, чтобы все-таки это был государственный, а не общественный музей, — вещала она по радио. — Это единственная возможность действительно сохранить — раз. И второе, чтобы этим не распоряжались случайные люди. Потому что сегодня есть порядочный человек, который как-то хранит, завтра этот человек умирает и на его место приходят авантюристы и начинают на таможне, как уже ловили картины Рериха. И пойди найди откуда эта картина. Я не говорю уже, так сказать, о политической ситуации, когда возможны всякие изменения. Бог знает что. Только государственный музей может это охранить. И мы будем добиваться. И такой музей будет. Понимаете. Я, например, в этом твердо уверена.

Корреспондент: — И важно то, что это было разработано как бы с участием Святослава Рериха?

Сазанова: — Это все было разработано с его одобрением и по его подсказке».

Так Россия узнала, что Рерих, оказывается, был сторонником государственного музея и все время «подсказывал» Сазановой, как его сделать. Потом Россия узнала еще более захватывающие новости. Р.Б.Рыбаков прочел во время передачи упомянутое выше письмо Мэри Пунача. «И, наконец, самое серьезное и самое страшное, — сказал он хорошо поставленным драматическим голосом, — Девика Рани отзовет все наследие в Индию».

Так возник миф об МЦР и наследии Рерихов, в который одни поверили по своему незнанию, а другие использовали по своей корысти. 25 июня 1993 г. факсом из Бангалора с Мэриной припиской пришел текст «телеграммы Девики Рани» на имя президента России. Под телеграммой стояло имя вдовы Святослава Николаевича, но отсутствовала ее подпись. Чеканные фразы, так не свойственные Дэвике Рани, выдавали некоего «соавтора» текста.

«Прошу Вас взять под Вашу личную защиту все наследие, переданное российскому народу моим покойным мужем Святославом Николаевичем Рерихом и передать это наследие полностью под контроль государства, желательно в лице Министерства культуры Вашей страны».

Индо-российское сотрудничество по части «спасения» наследия Рерихов принесло свои первые ощутимые плоды. И пошли публикации, порочащие МЦР и его руководство. В июле 1993 г. МЦР вынужден был выступить с заявлением. «Никто не сомневается в том, — отмечалось в нем, что и государственный музей, и общественный, как новая форма культуры, имеют право на существование. Они могут работать рядом и даже сотрудничать. Но Музей Востока стремится создать государственный музей Рериха лишь “на костях” МЦР, отобрав у него все, что ему принадлежит. Надо разрушить МЦР “до основания, а затем” сотворить государственный музей. Так что же мешало тому же В.А.Набатчикову и его приверженцам создать такой музей в течение четырех предыдущих лет? Ведь не отказ же С.Н.Рериха передать наследие своих родителей государственному ведомству, которое он потом отдал Международному Центру Рерихов? Дело в том, что к этому моменту в нашей стране уже находилось рериховское наследие, превышающее по своему объему то, которое оказалось в владении МЦР. Почему Набатчикова и его сторонников не волновало наследие, принадлежавшее покойному Ю.Н.Рериху, старшему брату С.Н.Рериха, которым, без всяких на то юридических оснований, завладела бывшая экономка И.М.Богданова? Почему оно до сих пор находится в ее руках, разбазаривается и терпит ущерб от неумелого с ним обращения полуграмотных людей? Ведь Святослав Николаевич не раз обращался в Минкульт с просьбой о помощи. Почему их не волнует судьба сотен картин Н.К.Рериха, не один десяток лет пылящихся в запасниках Русского музея? Почему же эти “спасители” и “радетели” не ударят в колокола сейчас, когда комиссия, состоящая из двух ведомственных дам, выносит решение по Новосибирской галерее — закрыть кабинет Рериха и уменьшить “диспропорцию” в экспонировании картин Рериха? <…> Так что же, всего этого мало для создания государственного музея? Почему же свет в окошке МЦР застит спасательной команде все остальное? Не странно ли все это? В чем же дело?»

А дело было в том, что ко всему прочему добавилось еще одно обстоятельство. Минкульт и Музей Востока удерживали коллекцию в 288 полотен Н.К. и С.Н. Рерихов, которую Святослав Николаевич вместе с наследием передал МЦР. И, несмотря на обращение С.Н.Рериха в 1992 г. к Президенту, удерживают ее и до сих пор.

В заявлении также было сказано буквально следующее: «Мы утверждаем, что телеграмма (Девики Рани. — Л.Ш.) носит сомнительный характер, ибо такого рода текст не мог быть написан самой Девикой Рани, которая не может ни написать, ни продиктовать ничего подобного в силу плохого состояния здоровья. Что же касается Мэри Пунача, то полуграмотная и имеющая весьма отдаленное представление о государстве вообще и Минкульте в частности, она также не могла до этого додуматься. Однако телеграмма появилась, и руководство МЦР направило, в свою очередь, свою телеграмму президенту России.

В ней было отмечено, что Девика Рани никакого отношения к наследию родителей С.Н.Рериха, переданного им Международному Центру Рерихов, не имела и не имеет. И поэтому ее требования, касающиеся этого наследия, лишены юридического основания. И если поведение Л.В.Шапошниковой на похоронах “было столь возмутительным”, что повлекло за собой необходимость передать наследие государству, то почему телеграмма от Девики Рани приходит полгода спустя (после похорон С.Н.Рериха. — Авт.) и почему-то сразу после пресс-конференции в Музее Востока, на которой требовали передачи наследия именно государственному ведомству?»

Ни на это заявление, ни на телеграмму правления МЦР Б.Н.Ельцину, ни на статьи деятелей Культуры в защиту МЦР никто из «сильных мира сего» не обратил внимания. Все наши письма остались без ответа, так же как и последнее из них, на имя премьера В.С.Черномырдина от 10 сентября 1993 г. В нем мы просили о самом малом — «не рассматривать вопрос о наследии Рерихов без участия МЦР» — элементарное право общественной организации, владеющей этим наследием.

Потом наступил октябрь 1993 г., когда был расстрелян вместе с Белым домом Верховный Совет Российской Федерации. Случайным ли было то совпадение или нет — сказать трудно. Новое письмо «Девики Рани», решившее судьбу МЦР, было помечено датой 3 октября 1993 г.: «Как я уже сообщила Вам, г-н Президент, в моей телеграмме на Ваше имя, мадам Шапошникова была в высшей степени груба со мной во время похорон моего мужа. Она была заинтересована в этот печальный момент нашей жизни захватить как можно больше наследия и ценностей, принадлежавших мне. А мы так хотели, чтобы кто-нибудь был рядом с ним в последние минуты его жизни, с кем он мог бы поговорить по-русски. Она угрожала мне и нашему доверенному секретарю г-же Мэри Джойс Пунача и применяла насильственные методы, чтобы заставить нас пойти на удовлетворение ее своекорыстных требований в ее личных целях. Только она и г-н Кадакин из российского посольства несут ответственность за тот факт, что д-р Святослав Рерих похоронен в Индии, а не в России, как мы намеревались. Я просто не могу понять, г-н Президент, такое положение, когда даже сейчас, после всех этих безобразий, все картины и архивы семьи Рерихов, которые принадлежат всему миру, продолжают оставаться в ведении этого человека, желающего удержать их в своих личных целях. Я пришла сейчас к решению отозвать это наследие обратно… Но, узнав, что ваше Министерство культуры планирует создать в Москве государственный музей Рерихов, я приняла следующее решение. Я хочу, чтобы все картины, архивы и личные вещи, переданные Святославом Н.Рерихом бывшему Советскому Фонду Рерихов, были на тех же условиях переданы Государственному музею Рерихов и оставались там — при условии, что между датой отправки письма и датой объявления о создании вышеназванного музея пройдет не более двух месяцев. В противном случае я вынуждена буду принять соответствующие юридические меры. Я готова прибыть в Москву сама или направить своего специального представителя, чтобы сверить наличие всех архивов и наследия с полной описью переданного, хранящейся в нашей семье».

Сама же Девика Рани, утратившая полностью свою подвижность, в это время лежала в своей кровати, отрезанная от привычного ей внешнего мира, устремив в потолок беспамятный взор. Теперь даже истязания Мэри как бы не беспокоили ее. Она не знала, что ее именем нарушили волю покойного мужа (для индийской вдовы — совершенно невозможная ситуация), не знала, что отзывает наследие его родителей в Индию, отданное им самим в Россию, а потом сразу дарит его Минкульту; и, наконец, ей не было известно, что она собралась в Москву, чтобы проверить там наличие всего, что было отправлено туда и по воле покойного мужа. Никто ей об этом не сказал, а если бы и сообщили нечто подобное, она бы все равно ничего не поняла.

Мой же «образ», между телеграммой и письмом, претерпел некоторые изменения. Из примитивного грубияна я уже превратилась в злодея, силой отнимающего наследие у несчастной вдовы.

У меня есть основания полагать, что над этим письмом поработали обе «стороны» — и индийская, и российская. О дальнейшей судьбе этого образца эпистолярного творчества сообщает начальник отдела культуры при правительстве РФ И.В.Шабдурасулов в своем письме на имя В.Ф.Шумейко: «В переданной заместителем директора Института востоковедения Российской академии наук Р.Б.Рыбаковым в Отдел культуры Аппарата Совета Министров — Правительства Российской Федерации копии телеграммы Д.Р.Рерих на имя Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина от 3 октября 1993 г. вдова С.Н.Рериха обратилась с просьбой передать все наследие С.Н.Рериха создаваемому Государственному музею Рерихов.

Учитывая создавшееся положение, а также необходимость сохранения для России творческого наследия семьи Рерихов, Министерство культуры России предложило взять его под защиту государства, создав государственный музей с соответствующим бюджетным финансированием. Только в этом случае, по мнению Министерства, могут быть гарантированы необходимые условия сохранности коллекций, их экспонирования, введение в научный оборот, доступность для специалистов».

Итак, «письмо Девики Рани» (И.В.Шабдурасулов почему-то называет его телеграммой), доставленное высокому чиновнику частным лицом в виде копии, не являлось документом. Тем не менее оно послужило таковым для Правительственного постановления. Скажете — абсурд? Нет. Реальность нашей жизни. Печально, но факт.

10 октября 1993 г. Международная конференция «Космическая эволюция человечества в свете энергетического мировоззрения Живой Этики», в которой приняли участие свыше 800 человек из России, стран СНГ, а также Великобритании, Италии, Канады, США и т.д., отправила письмо на имя Б.Н.Ельцина. «Участникам конференции стало известно о том, что Министр культуры Российской Федерации Е.Ю.Сидоров обратился в Правительство Российской Федерации с противоправным предложением об изъятии у Международного Центра Рерихов принадлежащего ему наследия Рерихов, предоставленной ему Усадьбы Лопухиных и создании Государственного музея Н.К.Рериха. Министерством предпринята попытка разрушить уже существующий в структуре МЦР Музей Н.К.Рериха и сделать это вопреки воле дарителя наследия С.Н.Рериха и завещанию его родителей… Участники Конференции единодушно просят Вас не допустить ведомственного произвола, оказать содействие в исполнении воли великой семьи Рерихов и принять, наконец, правительственное решение по Международному Центру Рерихов». Ответа не последовало. Не последовало его и на письмо выдающегося деятеля Российской Культуры и ее беззаветного защитника академика Дмитрия Сергеевича Лихачева. В своем «Обращении к рериховским организациям и культурной общественности» в декабре 1995 г. он пишет: «В ноябре 1993 г. в обращении к Президенту России мной была высказана поддержка Международному Центру Рерихов, неправительственной организации при ООН, в споре с Правительством России, которое, согласно своему постановлению (№1121 от 04.11.93), хотело отобрать у МЦР Усадьбу Лопухиных для организации там государственного музея Н.К.Рериха, что противоречило воле Святослава Николаевича Рериха, подарившего бесценное наследие семьи Рерихов МЦР для создания общественного Музея Рерихов. Принципиальной реакции на это обращение тогда не последовало». Несмотря ни на что, Постановление Правительства Российской Федерации от 4 ноября 1993 г. за №1121 появилось все же на свет из таинственных глубин государственного аппарата.

Оно начиналось знаменательными словами: «Учитывая выдающееся значение творчества Н.К.Рериха в истории отечественной культуры и пожелание г-жи Д.Р.Рерих, Совет Министров — Правительство Российской Федерации постановляет». Далее следовали пункты, смысл которых сводился к следующему: у МЦР отнимали главное здание Усадьбы Лопухиных, отдавали его Музею Востока, который создавал в этом здании свой филиал под названием «Государственный Музей Н.К.Рериха. «Девика Рани» не требовала отобрать у МЦР Усадьбу Лопухиных, может быть, потому, что забыла о ней. Она требовала изъять у МЦР наследие, переданное ему С.Н.Рерихом. О наследии в Постановлении не было ни слова. Смысл письма и смысл Постановления как бы расходились. Но это с первого взгляда. Начальник отдела Культуры И.В.Шабдурасулов любил решать вопросы «поэтапно». Следующим этапом несомненно был захват наследия. Постановление не имело правовой основы, нарушало грубо волю покойного дарителя, просившего создать общественный Музей Рериха, и уничтожало уже работавший Музей Н.К.Рериха и культурный центр Рерихов. Но там, наверху, считали, что сделано все как надо. В правительственном аппарате совершалось еще и не такое. Привыкли.

В декабре 1993 г. МЦР подал иск в Высший Арбитражный суд, прося отменить Постановление и спасти успешно действовавший культурный Центр. Судебный процесс продолжался около полутора лет. За это время (в марте 1994 г.) умерла, отмучившись, вдова С.Н.Рериха Девика Рани. Корреспондент «Труда» (07.10.94) писал: «Очевидцы утверждают, что в последние годы жизни Д.Рани в силу своей старческой немощи настолько утратила жизненные силы и волю, что была не способна заниматься делами. Она едва могла поставить на бумаге свою подпись. Некоторые индийцы, близко знавшие семью Рерихов, даже говорят, что Пунача, взявшая в свои руки все бразды правления имением, просто истязала хозяйку, опаивала каким-то зельем, оставляя без еды. Престарелая женщина, по этой версии, панически боялась своей помощницы и была готова сделать все, что та от нее требовала, лишь бы не подвергаться издевательствам».

Страницы индийской прессы запестрели сообщениями о преступных деяниях Мэри Пунача, ограбившей Рерихов и стремившейся после смерти Девики Рани стать полной их наследницей. Газеты писали о сокрытии ею настоящего завещания С.Н.Рериха, о фабрикации фальшивых завещаний, по которым все имущество Рерихов переходило к ней. Дело приобрело криминальный оборот, и поэтому Пунача стала скрываться от полиции. Потом была задержана, арестована и выпущена под залог. В Бангалоре началось следствие.

«Письмо Девики Рани» рассыпалось на глазах. Стала явной и причина — почему не была выполнена воля С.Н.Рериха похоронить его на Родине в Петербурге. Когда уже был, по указанию Б.Н.Ельцина, подготовлен для этого специальный самолет, «Д.Рани, — пишет уже вышецитированная газета «Труд», — неожиданно заявила, что не сможет перенести поездки в Россию в разгар зимы, а также жить спокойно, если останки ее мужа будут покоиться вне пределов Индии. Судя по всему, в планы непосредственного окружения Рерихов, прежде всего Пунача, никак не входило увозить тело художника в Россию. Используя немощную и убитую горем вдову, она решила положить его как раз в ту землю, которая была ею уже несколько раз перепродана, а полученные деньги потрачены на постройку кафе».

В Высшем Арбитражном суде на нашем процессе фигурировали материалы о Мэри Пунача, но ответчика (им являлось Министерство Культуры, которому Правительство выдало нужную для этого доверенность) это не остановило. Противная сторона продолжала настаивать, что Пунача — законная наследница Рерихов и честная женщина, оклеветанная нами. В марте 1995 г. суд вынес решение в нашу пользу. Из постановления №1121 изымались пункты, связанные с передачей Усадьбы Лопухиных Музею Востока. Решение обжалованию не подлежало.

В июне 1995 г. приехал в Москву г-н А.Р.Инфант, который возглавлял в Бангалоре следственную группу по делу Пунача. Мы беседовали с ним несколько раз. После последнего нашего разговора он как-то очень эмоционально, совсем не «по-следовательски», сказал:

— Я просто уже не могу слышать этого имени — Мэри Пунача.

— Но вы ведь следователь, — заметила я.

— Конечно, — согласился он. — Я следователь с большим стажем, и с какими только я уголовными делами не сталкивался, но такое подлое дело я расследую впервые.

Г-н Инфант на какое-то время задумался, а затем неожиданно улыбнулся:

— Вот я провел у вас в Центре несколько дней и видел многое. И хранилище, где лежат бесценные сокровища, и Музей Рериха. Я восхитился, с каким профессионализмом и любовью он сделан. Вы показали мне книги, где опубликованы материалы рериховского архива. У нас в Индии такого музея нет, да и нет такого отношения к наследию Рерихов. Когда я вернусь в Бангалор, я обязательно обо всем этом расскажу.

— Спасибо, — сказала я.

— Нет, это вам спасибо от всех нас. Мы не смогли, к сожалению, сохранить это наследие, как вы.

Потом он как-то изучающе посмотрел на меня, как будто решая, сказать или не сказать. И все же решился.

— Скажите, пожалуйста, — начал он осторожно, — вот Рыбаков, я с ним тоже беседовал. Почему он сказал, что у вас ничего толком нет, все запущено, ничего не сделано, а отношение к наследию самое небрежное.

— Ну это вопрос не ко мне, скорее к Рыбакову, — ответила я.

— Да, да, конечно, — кивнул он.

«Да, да, — подумала я, — вопрос этот отношения к делу не имеет. Впрочем, с какой стороны на него посмотреть…»

В самом конце лета пришло письмо от Инфанта, датированное 18 августа 1995 г. «Ваша помощь и поддержка, — писал он, — являются бесценными в этом деле. Я уверен, что мы и в будущем получим незаменимое для нас Ваше сотрудничество». Значит, Инфант продолжал «копать», несмотря ни на что.

И вот теперь Мэри Пунача предъявлено обвинение в судебном порядке. Одна из популярнейших газет России, «Московский комсомолец», писала по этому поводу 01.07.97:

«Возможно, Мэри Джойс действовала бы не столь нагло, если бы не поддержка, которую ей неожиданно оказала русская сторона в лице Музея Востока и министра Культуры РФ Евгения Сидорова: в Москву из Индии в российское правительство летели письма, якобы написанные Девикой Рани, с требованием передать Музею Востока все, что прислал в Москву, в Международный Центр Рерихов, Святослав Николаевич…» С этим нельзя не согласиться. Четырехлетняя война, которую затеяли министр Культуры и директор Музея Востока В.А.Набатчиков против Международного Центра Рерихов, близится к своему логическому завершению. Юридическая, если ее можно так назвать, основа Постановления №1121, так ловко и тщательно слепленная упомянутыми «деятелями культуры», рассыпается.

Но Правительственное Постановление на то оно и правительственное, что, даже «рассыпаясь», может больно зацепить и как следует стукнуть по делу, которому ты служишь. Такое у нас сейчас время, такое правительство.

Министр Культуры и директор Музея Востока, используя все возможные средства, а в их руках таких средств оказалось немало, уже сумели отменить с помощью надзорной инстанции Высшего Арбитража решение суда в нашу пользу. И хотя за полгода после вынесения этого решения ничего нового к делу не прибавилось, тем не менее…

Они же продолжают и незаконно удерживать не принадлежащие им 288 полотен Н.К. и С.Н. Рерихов, отказываясь вернуть их МЦР.

Сейчас они прилагают все усилия, чтобы отменить Постановление Московского правительства — Юрий Михайлович Лужков, поддержавший общественный музей Н.К.Рериха в самое тяжелое для музея время, это постановление не отменит. Лужков — созидатель, а не разрушитель.

Что же стоит за МЦР, что позволяет ему противостоять таким, как министр Культуры, директор Музея Востока и государственные чиновники? Ничего, кроме собственного труда и долга по отношению к выдающемуся художнику и человеку, отдавшему ценнейшее наследие своих родителей России. В течение четырех лет, похожих на фронтовые, МЦР сумел, не затратив ни копейки государственных средств, организовать финансирование ремонта и реставрации Усадьбы Лопухиных, которые сейчас подходят к концу. На все это было затрачено 38 миллиардов народных средств. Слышите, господа чиновники? Именно народных, добровольно и сознательно отданных на общественный Музей Н.К.Рериха. В главном здании Усадьбы три года работает большая экспозиция общественного Музея, которую посетили десятки тысяч людей. Сотни тысяч побывали на передвижных художественных выставках, организованных МЦР в более чем 200 городах России и стран СНГ. Десятки книг о жизни и творчестве великой семьи Рерихов выпущены Центром. Среди них и публикации редких материалов, находящихся в архиве МЦР. Ежегодно проводятся многочисленные международные конференции, посвященные рериховскому наследию — художественному, философскому, литературному. Регулярно читаются лекции, знакомящие слушателей не только с жизнью и творчеством Рерихов, но и широкими культурными проблемами. Оптический театр, ежеквартально издающийся журнал, профессиональная архивная и искусствоведческая работа, пользующаяся популярностью и сформированная на свои средства обширная библиотека — разве этого мало для любой солидной культурной организации? Теперь это все надо разрушить? Во имя кого и чего? Только потому, что Сидорову, Набатчикову и иже с ними приглянулась наша усадьба и наше культурное наследие?

Даже на фоне теперешнего бедствия, которое терпит российская культура, случай с общественным Музеем Н.К.Рериха исключительный. У музеев и архивов отбирают бывшие церковные здания, их вытесняют с насиженных мест различные коммерческие фирмы и банки. Но чтобы один музей стремился овладеть помещением другого, уничтожая последний, — такого еще не было даже в наше тяжелое и неправедное время.

В далеком Бангалоре Мэри Пунача сидит на скамье подсудимых. Может быть, и нам извлечь кое-какие уроки из этого и решить, наконец, затянувшуюся проблему МЦР цивилизованным и разумным путем. Ведь уже полтора года мы добиваемся нового Правительственного Постановления. Два бывших вице-премьера — Ю.Ф.Яров и О.И.Лобов — поддержали в этом отношении МЦР. Но и по сию пору эту идею «поэтапно» продолжают «жевать» в недрах правительственного Департамента Культуры. Может быть, положить этому «жеванию» конец и дать возможность общественному музею Н.К.Рериха работать спокойно и еще более плодотворно? А то министр Культуры и директор Музея Востока, неровен час, придумают еще что-нибудь…

Журнал "Мир Огненный ". 1997. №3

Источник сайт Международного Центра Рерихов

Адрес ресурса: http://lib.icr.su/node/40